Гендер в советском неофициальном искусстве

НА: Да, все это нам было известно. Большое количество информации о современном искусстве поставлялось нашими зарубежными друзьями. Что касается переписки с Тупициными, то, в основном, мы сами им сообщали о московских событиях. Они в меньшей степени были источниками информации. Маргарита и Виктор не настолько были связаны с современным искусством Америки, так как занимались рефлексией и организацией московского искусства.

ОА: Обсуждалось ли женское феминистское искусство в вашем кругу? Запомнилось ли что-то особенное? Какое оно производило впечатление?

НА: Такого не помню.

ОА: Обсуждались ли похожие возможности советских женщин?

НА: Может быть, кто-то и обсуждал, но мы на таких обсуждениях не присутствовали.

ОА: Что такое для вас женское искусство? Женское оно на уровне содержания или техники?

НА: По этому поводу существует много мнений. Но я бы предпочла иметь дело с конкретными работами конкретной художницы. Аналитике очень трудно поддаются проблемы «вообще».

ОА: Существовали ли в ваше время специфические женские сюжеты, темы, техники? Как к ним относились?

НА: Выставочные залы всевозможных официальных объединений были полны сюжетов о материнстве, детстве, счастливой семье. Это было частью тоталитарной пропаганды. В иностранных журналах по современному искусству было другое. Вали Экспорт, «Большая Наталья» (Наталья Лях-Ляховски) и другие.

ОА: Существовали ли в вашей компании гендерные разделения – когда в одном доме / мастерской женщины и мужчины группируются и обсуждают разные специфические (женщины – кухню или отношения, мужчины – искусство) вещи? Осознавались ли они?

НА: Нет. Кухню не обсуждали, так как обсуждать было нечего (из-за тотального дефицита). Искусство обсуждали вместе, правда, женщины молчали – высказываться считалось неприличным. При общении с иностранными художниками – такого не было. Впервые я попала в компанию, где были равноправные и паритетные условия для высказывания, в начале 2000‐x в компании культурологов и исследователей иудаики в среде русскоговорящих израильтян. И была очень удивлена, что женщин слушают, не перебивают и им отвечают.

ОА: Как вы сами можете охарактеризовать искусство женщин круга МКШ. Можно ли выделить какие-то общности между разными художницами вашего круга – Ириной Наховой, Натальей Абалаковой, Еленой Елагиной, Марией Константиновой, Верой Хлебниковой, Надеждой Столповской?

НА: Думаю, что идея о «стройных рядах МК» – это миф. Это было и остается собранием в высшей степени талантливых художников, очень разных, в том числе и женщин, каждый из которых шел и продолжает идти своим путем. Единственное, что их объединяет, – это то, что без них в России не было бы современного искусства.

ОА: Знали ли вы об «амазонках русского авангарда» в 1970–1980‐x годах? Какое впечатление они на вас производили?

НА: Да. Из изданий, которые привозились в Москву и потом пренебрежительно назывались российскими критиками «альбомами для рассматривания за чайным столиком». Кроме того, я лично знакома с многими исследователями русского авангарда, которые в те времена бывали в Москве, несмотря на «железный занавес»

ОА: Знали ли вы о ленинградском феминистском круге альманаха «Женщина и Россия»? Доходил ли он до Москвы? Обсуждался ли? Влиял ли на мировосприятие?

НА: Знала. С Татьяной Горичевой дружили.

ОА: Не кажется ли вам, что советская гендерная политика трансформировала женщину из существа домашнего и приватного (до революции) в общественно-политическую сферу: женотделы, брачное законодательство, защита материнства, квотирование? В конце брежневской эпохи эта трансформация дала компенсацию в виде женской попытки выскользнуть из обязательной общественной жизни с помощью молчания (отказа от написания текстов), незаметности?

НА: Думаю, что здесь все индивидуально. Чаще всего работали оба принципа. Женщина и защищала докторскую, и вытирала нос (и детям, и мужу). Потом – ранние инсульты и инфаркты.

ОА: Писали ли вы в 1970–1980‐x теоретические тексты об искусстве круга МКШ? Опубликованы ли они? Создавались ли они в соавторстве или индивидуально?

НА: Писала. И одна, и в соавторстве. Все опубликовано в наших книгах.

ОА: Что такое феминизм?

НА: Феминизмов много. Настоящий русский феминизм я бы назвала «стихийным феминизмом». Феминизм «по жизни». В нынешнем понимании: моя бабушка, врач, была большей феминисткой, чем многие российские женщины сейчас, в том числе и образованные. Она считала, что женщинам, желающим делать карьеру, государство и общество не должно мешать, а наоборот, надо помогать, а всех остальных – оставить в покое. Пусть живут, как хотят и могут.

ОА: Что такое феминистское искусство?

НА: Оно может быть столь же разнообразным, как и феминизмы.

ОА: Есть ли разница между женским и феминистским искусством?