Гендерное общество

как идеал. На самом деле такая модель семьи оказалась «результатом взаимодействия

необычного радч исторических, демографических и экономических обстоятельств, к которым

вряд ли можно возвратиться снова», — таков итог двух ведущих специалистов по истории

семьи16.

Но сформировавшуюся новую модель семьи объявили естественной, т.е. и биологически

неизбежной, и нравственно соответствующей общественному прогрессу. Попытки укрепить

эту модель превратились в постоянное назойливое жужжание в ушах нации. «Требование

укреплять традиционные нормы казалось почти неистовым, — пишет историк Уильям Чейф,

—

Речь идет о персонажах популярного фильма «Предоставьте это Биверу!» (режиссер Энди Кэдифф, 1997 г.). —

Прим. ред.

189

как если бы в действительности происходило что-то совершенно другое». В академической

сфере ученые структурно-функ-ционалистской школы в социальных науках также обеспечили

легитимность этой модели, утверждая, что изолированная нук-леарная семья среднего класса,

с разделением сфер, обслуживает потребности и детей, и общества. Такая система семьи

требует присутствия и экспрессивных (женских), и инструментальных (мужских)

компонентов, писал Толкотт Парсонс, и этого возможно достигнуть только в семье, где мать-

домохозяйка сохраняет домашнюю сферу для мужа-кормильца, работающего вне дома. В

1955 г. другой социолог описал этот домашний рай следующим образом:

«Отец помогает матери помыть посуду. Он накрывает на стол. Он разводит молочную смесь

для ребенка. Мать может дополнить доход семьи, где-нибудь подрабатывая. Однако именно

американский мужчина по определению должен „обеспечить" свое семейство. Он

ответственен за свою жену и детей. Его главная сфера самореализации — профессиональная

роль, от которой непосредственно зависит его статус; и его главнейшая функция в семье

заключается в обеспечении „дохода", в том, чтобы быть „кормильцем". Что-то не в порядке с

американским взрослым мужчиной, который не имеет работы".

Американские женщины, с другой стороны, имеют тенденцию работать до замужества и

прекращать это делать, когда приходит „их день"; или продолжают выполнять работу более

низкого статуса, чем у их мужей. Мать играет центральную роль в эмоциональной поддержке

ребенка в американской семье среднего класса и намного больше посвящает себя этому, чем в

большинстве других обществ... Культ „материнской теплоты" противостоит культу

„способного", „компетентного", „предприимчивого" мужчины. Более экспрессивный тип

мужчины, фактически, будет расценен как „женоподобный" (слишком много жира у него на

ляжках)»17.

Целое поколение мужчин среднего класса пробовало соответствовать типажу кормильца

семьи, проживающей в пригороде. Они стали коллективным персонажем, объектом бесчис-

ленной сатиры, «мужчинами в серых фланелевых костюмах», которые каждое утро мчатся на

своих автомобилях последней модели к пригородному вокзалу, чтобы успеть на один поезд

вместе с другим мужчиной, соседом по улице. И поколение их жен готовило и убирало,

чистило и мыло, стирало и гладило, и все ради того, чтобы соответствовать постоянно

возрастающим стандартам чистоты.

190

Для многих родителей и детей из поколения демографического взрыва эта форма семьи

оказалась удачной. Пригородная жизнь была безопаснее и проще, чем в переполненных

городах, из которых в 1950-е гг. сбежали многие семьи. Жизнь в такой семье создала

мужчинам послевоенных поколений безопасный якорь во все более и более опасном

корпоративном мире. Домашняя жизнь сосредоточилась на времяпрепровождении с детьми и

множестве хобби на досуге, от пешего туризма и кемпинга, концертов и театра до парусного

спорта и увлечения фотографией. Американцы среднего класса предпочитали семейные

отпуска, въезжая все вместе в рассчитанные на семью номера отелей, покупая «семейные

упаковки» готовой пищи — если только не занимались кулинарией, следуя французским

гурманам. Они вместе ходили в местную библиотеку или кинотеатр. Некоторые мужья

обожали своих жен-компаньонов и строили вместе с ними свою, более устойчивую, удобную,

дето центристскую и товарищескую семью, чем могли вообразить себе их родители (развод

был последним средством решения проблем). Вот какие нежные строки посвятил поэт

Арчибальд Маклейш своей жене, которой он благодарен за свое семейное счастье:

Все, что становится женщиной Слова ли, пути ли — все прекрасно Сладкий долг любви Чисто

выметенная комната

И в заключение:

Величайшее и изобильнейшее мое богатство —

Вся моя жизнь —

Вот ее дар мне

Все, что она смогла мне дать.

Безусловно, представление поэта о домашнем счастье опиралось на неоспоримое для него

обязательство разделения сфер и мужского первенства (она дает ему его жизнь, но он не дает

ей ее жизни). Хотелось бы послушать его жену. Тем не менее, «эти идеи и образы, подобно

религиозному языку и воображению, все еще имеют сложную власть над нами, — написал

мне недавно мой друг, пославший мне поэму Маклейша как напоминание о той эре. — Когда

мы читаем про переход Романтической страсти в домашний мир любви и спокойствия, Даже у