Генеалогия эксцентриков: от Матабэя до Куниёси

Сильнее всего шокирует сцена убийства Токива на четвертом свитке (ил. 1). Слегка утрированные, как в манге, шестеро разбойников с отвратительными злодейскими рожами врываются в покои к Токива и ее служанке, срывают с обеих женщин одежды и собираются уже броситься наутек, но, увидев, что обнаженные с плачем просят вернуть им их одежды, возвращаются и закалывают обеих.

Череде событий, ведущих к убийству Токива, художник посвятил целых семь иллюстраций. Посредством упорного, семикратного воспроизведения одной и той же сцены Матабэй добивается невероятной выразительности: даже цвет кожи Токива меняется с каждым разом. По сравнению с поясняющим текстом к этому эпизоду, который в не очень-то реалистичных выражениях кратко передает суть происходящего, в изобразительной манере художника чувствуется ненормальная одержимость жестокостью. Еще больший интерес вызывает изображение деревьев. В сцене, где закалывают Токива, ствол сосны в саду изогнут так сильно, будто дерево корчится в агонии, сосновые иглы все вытянуты в одну сторону. В следующей сцене и ствол, и иглы сосны бессильно поникли, словно в предзнаменовании скорой гибели Токива. Примечательно, что точно такого же рода антропоморфизм обнаруживается в пейзажах и на картинах в жанре «цветы и птицы» у художника Кацусики Хокусая (1760–1849): в обоих случаях такая экспрессия связана со страстью художника к эксцентричности.

Сцены мести на восьмом и последующих свитках не менее впечатляющие. Усивака выжидает удобного момента, притворившись спящим, пока разбойники проникнут в дом. Как только это случается, он внезапно нападает на них, одному отрубает голову, другого разрубает на части, третьего рассекает надвое, словно полый ствол бамбука, – словом, легко и непринужденно убивает их всех (ил. 2). На этом месте абсурд заканчивается, но нелепая форма, которую принимает рассеченное надвое тело, вызывает смех. Далее следует сцена, в ходе которой глубокой ночью Усивака и его помощники заворачивают трупы в циновки (ил. 3), несут их к реке и бросают в бурлящую воду. В изображении этих довольно легкомысленных и неприятных сцен ощущается совершенно невероятная реалистичность. Возможно, причина здесь в том, что в годы Гэнна, когда предположительно были созданы эти эмаки, память о кровопролитных войнах всё еще была жива.

Анализируя свитки «Токива в Яманака», я, быть может, слишком сосредоточился на отступлениях от канона. В конце концов, эти эмаки содержат, среди прочего, вполне трогательные лирические изображения, вроде тех сцен, где Токива в поисках своего сына Усивака отправляется из столицы в путь по тракту Токайдо. Однако вполне очевидно, какие из сцен превалируют в этом произведении. На самом деле творение «Токива в Яманака» – это непохожий на своих прародителей enfant terrible, неожиданно восставший из могилы уже почивших в прошлом свитков эмаки.

На этом своеобразном, монументальном произведении нигде не указано имя его создателя. Тем не менее традиция приписывает авторство художнику по имени Иваса Матабэй (1578–1650). Вероятно, среди читателей почтенного возраста отыщутся те[11], кто помнит жаркий спор насчет авторства, разгоревшийся после открытия свитков Хасэгавы Минокити (1893–1973) в первые годы Сёва (1926–1989). Обнаружение «Токива в Яманака» и последовавшая за этим событием полемика вполне соответствовали характеру эмаки: они оказались весьма драматичными и наделали много шума.

В конце третьего года Сёва (1928) к Хасэгаве Минокити, в то время главе издательства «Дайити сёбо» («Первое книгоиздательство»), случайно заглянул хозяин букинистического магазина «Иссэйдо», что в токийском районе Канда, и показал ему около десяти фотографий свитков «Токива в Яманака», авторство которых приписывалось Матабэю, и заявил, что договорился с одним немцем насчет их покупки за двадцать пять тысяч долларов. Хасэгаву совершенно очаровали фотографии свитков. Считается, что Хасэгава, приняв отчаянное решение во что бы то ни стало помешать вывозу свитков за границу, заложил дом, продал всё, что имел, от телефона до коллекции гравюр укиё-э, с вырученными деньгами в кармане отправился в Киото, где приобрел оригинальное произведение, и с триумфом вернулся в Токио. Но, как я выяснил, эти эмаки принадлежали роду Мацудайра, главе бывшего княжества Цуяма (современная префектура Окаяма), и в четырнадцатом году Тайсё (1925) были выставлены на продажу в художественном салоне. Тогда на эти свитки никто не обратил особого внимания, и они были приобретены неизвестным лицом, но Хасэгава Минокити в последний момент помешал их отправке в Германию.