Генерал

Но не прошли они и двадцати шагов, как сзади раздалась автоматная очередь. Так и есть: их тут не двое. Немец резко обернулся, и Шариф, не раздумывая, скосил его очередью в упор. Упал, откатился на тропу, ведущую вниз. Вторая очередь со свистом пронеслась у него над головой. На этот раз стреляли откуда-то сбоку.

И сразу на ломаном русском языке закричали:

— Рус, здавайсь!

«Да, влип-таки я, — подумал Шариф, притаившись за кустом, и приготовился к бою. — Похоже, живым хотят взять. Но нет, сучьи дети, не выйдет!»

Немцы снова открыли огонь. Шариф затаился. Наверно, их человек пять. Бьют со всех сторон… Полагая, что он убит или ранен, немцы перебежками подобрались почти вплотную. И тогда он открыл огонь. Двое повалились на землю. Но остальные обходили его, ведя огонь, пули так и стригли ветви кустов, — не догадайся Шариф залечь в яме, его давно изрешетили бы.

Впереди шли двое, и стреляли, стреляли — головы нельзя поднять. Шариф взял одного на прицел, нажал на спуск. Выстрела не последовало. Все! Патроны кончились.

Шариф отбросил пустой диск, а новый так и не успел вставить — сзади послышался треск, и кто-то навалился на Шарифа. Шариф сбросил с себя немца, но тут же получил такой удар в спину, от которого у него перехватило дыхание. Мгновение он не мог даже разогнуться, и тут на него насели, словно свора собак — пинали, били прикладами…

«Обвели тебя вокруг пальца, Шариф, — с горечью подумал разведчик, попался ты, как лопух! Стреляли спереди, а напали сзади… Но где Павлов, где? Почему не поддержал огнем? Успел ли уйти, добежать до своих? А, может, и его скрутили, как меня?»

Наконец, его перестали бить и рывком подняли на ноги, но Шариф упал: немцы коваными сапогами прошлись и по ногам, и стоять он от адской боли не мог. Старший из них что-то прокричал; все, кроме одного, кинулись вниз, очевидно, искать Павлова, но вскоре вернулись — никого, видать, не нашли.

Шариф впервые так близко видел немцев, их потные лица, налитые злобой глаза, жилистые руки, грязные мундиры и сапоги с короткими голенищами. Старший, наверное, унтер, был короткий и толстый; широкий зад еле влезал в штаны, а пола мундира топорщилась сзади, как хвостик — ну, ни дать ни взять, свинья, вставшая на задние ножки. «А еще считают себя арийцами, думал Шариф, — красавцами, а на кого похожи? У этого нос пуговкой, из ноздрей волос прет, лоб узкий, низкий, как у барана… А этот? А тот?»

Но тут, повинуясь унтеру, солдаты снова рывком подняли его с земли, утвердили на ногах, скрутили ремнем руки на спине и, подталкивая автоматами, повели-потащили в тыл.

«Спета твоя песня, Шариф, в плену ты!»

И от этой мысли земля ушла из-под ног Шарифа.

Глава тринадцатая

1

Генерал Вагнер сидел, задумавшись, над сводкой о потерях корпуса в последних боях. Много, много потерь. Много офицеров вышло из строя. Убит командир дивизии Динкельштедт. Не дождался приказа о смещении. Умер командиром дивизии. Кто знает, может, и его, Вагнера, ждет такой же конец?

Вошел Макс Зонненталь, доложил, что привели русского пленного, схваченного вчера в лесу. Пленный? Это было редкостью в последнее время. Вагнер приказал ввести пленного.

В блиндаж втолкнули Шарифа. Следом вошел и переводчик.

На Шарифе живого места не было.

Вагнер спросил адъютанта:

— Кто его так отделал?

— Наши артиллеристы, господин генерал.

— Эти идиоты вместо того, чтобы подвигать мозгами, пускают в ход руки! Когда в плен попадают лица нерусской национальности, обращаться с ними так же, как с русскими, в высшей степени глупо! Русских не исправишь. Но иноверцы… Грубое обращение с ними приносит нам вред. Среди них есть такие, которые не любят русских. Попадая в плен, они верой и правдой служат нам. Конечно, не сразу они делаются такими. Для этого нужно потрудиться.

Вагнер повернулся к переводчику.

— Передай, что я накажу всех, кто участвовал в его избиении.

Ни один мускул на оплывшем лице Шарифа не дрогнул при этих словах генерала. Начался допрос.

— Ну, что ж, давайте познакомимся, — сказал Вагнер с едва заметной презрительной усмешкой, — как тебя зовут? Как твоя фамилия?

— Шариф Рахманов.

— Национальность? Откуда ты?

— Азербайджанец. Из Баку.

— Значит, знаешь генерала Асланова? Служишь у него? В этой бригаде что, одни азербайджанцы служат?

Шариф промолчал.

— Из Баку! — хмыкнул Вагнер и пронзительно глянул в лицо Шарифа. — На свете нет человека, который не знал бы Баку. Нефть… Бакинская нефть!

В эту минуту Вагнер вспомнил наставления своего отца. Боже, как близко был этот Баку, когда они стояли на берегах Волги! «Подумать только, где мы были тогда, а куда откатились теперь!..» Вагнер вздохнул. И, возвращаясь к какой-то своей мысли, сказал снова:

— Я прикажу, чтобы никто тебя и пальцем не смел тронуть. Забудь что было. Сам понимаешь: война. Но даю тебе слово, что ты останешься жив и невредим до конца войны и после нашей победы вернешься к своей семье в Азербайджан.

Шариф делал вид, что слушает генерала, и переводчика, но думал он совсем о другом: со вчерашнего дня его держали голодным.