Генерал

— Если бы не боялся, пошел бы и принял укол, без лишних слов, продолжал подшучивать Мустафа, хотя, откровенно говоря, начинал верить, что Шариф кое-что может. — Ты, наверное, после того удара ножом прийти в себя не можешь…

Шариф побледнел, сунул руку в карман и вытащил нож.

— Так, говоришь, я трус?

Мустафа насторожился.

— Да, трус, — повторил он.

— И даже иглы боюсь?

— Боишься!

Шариф нажал кнопку, — нож раскрылся. И не успел Мустафа даже глазом моргнуть, как Шариф воткнул нож себе в руку.

— Теперь поверил?! Поверил, что Шариф не из пугливых?

— Сумасшедший! — крикнул потрясенный Мустафа. — Сам себя поранил! Ну и дурак, ну и дурак!

Нож проник чуть не до кости, кровь стекала Шарифу в ладонь.

— Эта рана побольше будет, чем сто уколов твоей Машеньки! — Шариф победоносно оглядел тех, кто сбежался на их голоса и услышал крик Мустафы. Вот она, рана! Это тебе не иголочка паршивая, это — нож. А я, как видишь, даже и не поморщился…

— Потому что сумасшедший! — Мустафа рвал индивидуальный медицинский пакет. Дай перевяжу.

— Перевязывай, перевязывай. Я ему, видите ли, трус! Это он сказал мне, ребята. А еще земляк называется.

— Я пошутил. Если бы знал, что ты такую глупость из-за шутки выкинешь, я бы рта не открыл.

— А вот теперь, назло тебе, иду я этот проклятый укол делать.

— Иди, иди, да попроси руку йодом смазать. И перевяжут пусть как следует.

В руке возникла острая боль. Но Шариф крепился еще, улыбался через силу. Хотел казаться веселым.

Гасанзаде, обходящий с Тетериным роту, еще издали заметил, что Шариф с Мустафой стоят, чем-то явно возбужденные, в окружении группы бойцов.

— Как дела, ребята? — спросил он, подходя.

— Спасибо, товарищ капитан. Вертимся потихоньку, — сказал Шариф, опуская пораненную руку.

— Прививку прошли?

— Я прошел, товарищ капитан.

— И я…

— А вы, Шариф?

— И я… — но взгляд комбата упал на испачканный кровью рукав гимнастерки.

— Это что? Откуда кровь?

— Да около машин возились. Зацепился за какую-то железку, — сказал Шариф.

Язык у него заплетался. Капитан глянул на Мустафу. Мустафа, не выдержав его испытующего взгляда, сказал:

— Да врет он, товарищ капитан.

И рассказал все как было.

Изумленный, Гасанзаде потребовал, чтобы Шариф показал рану.

— Марш к врачу!

— Я и так хотел идти, да вижу вы…

— Немедленно к врачу! Перевязать, сделать антистолбнячный укол! Герой! Я думал, он человеком станет… Нет, не услышу я о вас доброго слова, Шариф!

— А что делать, товарищ капитан, я им рты не закрываю. Не хотят говорить хороших слов.

— А что хорошего вы совершили, чтобы заслужить доброе слово?

— Пусть не хвалят, но пусть и не задевают! Товарищи, называются, земляки… Попробуй попросить их о чем-нибудь — беды не оберешься. Помочь не помогут, а до белого каления доведут… На глупость подтолкнут, а потом стоят себе в сторонке, словно им и дела нет ни до чего.

— Я вас знаю, Шариф, вы тоже хороши. Но голову надо иметь свою…

— Шариф, ты что тут препираешься? — вступил в разговор Тетерин. Хорошо, что комбат понимает все, характер там, обычаи ваши кавказские. А ну как нарвался бы на кого другого? Знаешь, что можно подумать насчет твоей выходки, а? Марш в медпункт.

Шариф похолодел. Смерив бешеным взглядом с ног до головы Мустафу, он неторопливо направился к палатке врачей. Через некоторое время, перевязав рану и сделав укол, он вернулся.

— Вот так!.. Всего-то ничего. Укол. Перевязка, — заговорил он, подходя. — Но, товарищ капитан, скажу — не поверите: место от укола болит больше, чем рана!

— Когда вы образумитесь, Шариф? Только на днях присвоили вам звание ефрейтора, думали, человек посерьезнел. А вы опять за старое!

— Товарищ капитан, лучше мне умереть, чем такие слова слушать! Не знаю, что плохого я сделал на этот раз? Меня считают трусом только потому, что не выношу одного вида иглы! Я доказал, что не трус. Сам себе руку порезал, вреда никому не причинил…

— Еще бы кому причинил вред! Мы бы с вами тогда в другом месте говорили. Сейчас речь о вашей безответственности идет!

— Товарищ капитан, это я во всем виноват, — сказал Мустафа.

— Я пока не ищу виновных и не собираюсь никого наказывать. Мне хочется только, чтобы вы поняли, какую глупость сотворил человек. Нет, Шариф, таким сумасбродством ничего не докажешь, героем не прослывешь. Настоящая храбрость проявляется в бою.

— Что ж, я хуже других в бою, товарищ капитан?

— Не лучше. В середняках ходите. Хитрите там, где дело надо делать. Мне ваши развязность и ухарство не нужны. Мне нужен дисциплинированный, собранный, мужественный боец! И запомните: если из-за этого ранения выйдете из строя — отдам под суд.