Генерал-адмирал. Война

На азиатском берегу все прошло куда спокойнее. Во-первых, существенная часть турецкого населения после бесчинств абреков генерала Озаняна просто сдернула за границу — никаких препятствий к этому не было, — и горючего материала для взрыва здесь осталось мало. Да и вообще людей на этой территории было меньше чуть ли не на порядок. Во-вторых, здесь, на границе, стояли крупные силы русских войск, и потому огню восстания просто не дали разгореться. В-третьих, у местных мятежников практически не было оружия, а попытки захватить бывшие турецкие форты береговой обороны, где хранилось вооружение разоруженных турецких войск, в том числе и вывезенное с европейского берега, ни к чему не привели. Вернее, они привели к тому, что отряды бунтовщиков, вооруженные тем, что под руку подвернулось — от винтовок Пибоди-Мартини времен последней русско-турецкой войны до обычных кос и топоров, — понесли большие потери от сосредоточенного ружейно-пулеметного огня, открытого охраной, и рассеялись. А это были наиболее организованные силы мятежников. К тому же командование наших войск не пропустило сосредоточения Энвер-пашой в районе Бурсы крупных военных сил, которые должны были немедленно прийти на помощь мятежникам. Ради этого он даже отложил взятие Смирны (или, как говорили турки, «гяур Измир», то есть «неверной Смирны», поскольку подавляющее большинство населения там до сих пор составляли христиане, в основном греки). Ибо что такое Смирна против Стамбула? Так что внезапного удара турецких войск не получилось. А их удар по подготовившимся русским войскам, обороняющимся на заранее обустроенных позициях, да еще с поддержкой корабельной артиллерии, не имел шансов на успех. Даже с учетом того, что Энвер-паша сумел добиться пятикратного превосходства в личном составе. Во всем остальном-то — от количества пулеметов до числа стволов артиллерии и запасов боеприпасов — турки русским уступали. Первые войсковые подразделения в царьградский порт начали прибывать на пятый день мятежа. Двадцать шестого Царьград был полностью взят под контроль и в нем немедленно начала работать группа Министерства юстиции. Войскам был отдан приказ действовать жестко, и я не сомневался, что элита наших «союзников», сильно обеспокоенная возросшей популярностью России среди населения своих стран, попытается по максимуму использовать этот мятеж, чтобы представить нас, русских, безжалостными варварами, получающими удовольствие от пыток невинных людей. Несмотря на то что война еще продолжалась, практически все стороны уже полагали ее оконченной. И те, кто считал себя победителями, начали схватку за влияние в послевоенном мире. Россия же в настоящий момент являлась главным конкурентом английским и французским «денежным мешкам», заправляющим политикой своих стран. А как формируется «мировое общественное мнение», я знал здесь лучше кого бы то ни было — насмотрелся в покинутом мною будущем…

Так что группе Министерства юстиции была поставлена задача максимально достоверно и «натурально» зафиксировать преступления, совершенные мятежниками против христианского населения города и окрестностей. Для чего группа была оснащена пятью фотоаппаратами. Кроме того, я обратился к Ханжонкову с просьбой выделить на две недели от каждого киноателье, которых в Одессе насчитывалось уже восемь, по одному оператору с кинокамерой.

(С Александром Алексеевичем Ханжонковым у нас вообще сложились очень неплохие рабочие отношения. За время войны его студия выпустила более сорока документальных сборников, журналов и художественных фильмов о войне, некоторые из них были «переданы в дар» союзникам и очень неплохо поработали на восприятие России среди простого населения Англии, Франции, а также САСШ, Испании, Швеции, Бразилии, Чили, Венесуэлы и многих других стран. А осенью 1915 года с моей подачи им была организована Киноакадемия, которая избрала его своим первым президентом. До премии «Оскар» (или как она там будет у нас называться) они, правда, еще не додумались, но пока нам всем было не до этого. А ежели не додумаются через пару-тройку лет — так и быть, подскажу…)

Смонтированный по итогам этих съемок в Царьграде сорокаминутный фильм мгновенно сбил волну истерического возмущения, поднявшуюся в «свободной прессе» (явно с чьей-то подачи) по поводу «зверств» русских войск при подавлении «возмущения мирного населения». Многие просто не смогли досмотреть его до конца, а кинозалы после сеанса нужно было отмывать от блевотины. После этого растерявшиеся газетчики принялись вяло обвинять нас в «издевательстве над зрителем». На что наши посольства ответили, что это не издевательства, а «свидетельства чудовищных пыток и зверств» и что предъявлены они европейской публике для того, чтобы она могла воочию увидеть, как вели себя те, кого «свободная пресса» столь яро кинулась защищать.

А 29 марта начался исход…