Генерал Алексеев

К 1917 г. в Ставке, под непосредственным руководством Алексеева, были разработаны «Общие указания для борьбы за укрепленные полосы», состоявшие из двух частей: «Действия всех родов войск» и «Действия артиллерии». А в начале мая 1917 г. Алексеевым было утверждено «Наставление для борьбы за укрепленные полосы». Во вступлении ко 2-й части «Наставлений» («Действия артиллерии при прорыве укрепленной полосы») говорилось, что переработка этой части «выполнена на основании отчетов строевых начальников о боевом применении “Общих указаний”», и что «отчеты эти отмечают ту громадную пользу, которую принесли “Указания”, а также и то, что нарушение преподанных в них “основных положений” приводило нередко к кровавым неудачам… нарушения “основных положений” являлись следствием недостаточного знакомства некоторых общевойсковых начальников с преподанными указаниями для использования боевой силы артиллерии…»

Данный документ отнюдь не являлся продуктом «штабного творчества», а был, в полном смысле слова, выстрадан горьким опытом прошедших боев. Во вступлении отмечалось также, что нередко «нормы, имевшие в виду атаку тщательно укрепленных полос, применяли дословно к обороне или к полевому бою, следовавшему за удачным прорывом, и исключали этим быстрое развитие успеха». В конце «вступления» Алексеев указывал, что 2-я часть «Наставления» «обязательна для всех армий и должна быть изучена начальниками всех родов оружия, всех степеней». Генерал, как всегда бывало прежде, обращался к непосредственному строевому опыту полевых командиров и штабных работников, подчеркивая, что нужно «применять “Наставление” согласно обстановке, избегая закрепощения норм и цифр», потому что «никакие нормы не могут освободить начальствующих лиц от обязанности размышлять и руководить боем» ^{68}.

К сожалению, под влиянием «революционных перемен» Ставка необратимо утрачивала свой статус высшего органа, регулирующего разнообразные стороны жизни фронта. «Написанные кровью» предшествующих лет войны «наставления» и «указания» редко могли повлиять на решения «наступать» или «не наступать», принимаемые многочисленными фронтовыми комитетами. Формально подчиненная Верховному Главнокомандующему, Ставка, несмотря на все противодействие Алексеева этому процессу, теперь подчинялась «коллегиальной власти» — Временному правительству, получившему неограниченные полномочия согласно Манифесту Великого князя Михаила Александровича. Подчиненность правительству ставила Алексеева в сильную зависимость от решений министра обороны. Гучков не считался с рапортами и сообщениями Алексеева, а лишь требовал поддержки своих преобразований. Генерал Деникин вспоминал, что «значение Ставки пало», и если до февральских событий 1917 г. «ни одно лицо и учреждение в государстве не имело права давать указаний или требовать отчета от Верховного Главнокомандующего», то «с началом революции… Ставка, вопреки историческим примерам и велению военной науки, стала органом, фактически подчиненным военному министру. Эти взаимоотношения не основывались на каком-либо правительственном акте, а вытекали из смешения в коллективном лице Временного правительства верховной и исполнительной власти и из сочетания характеров — более сильного Гучкова и уступчивого Алексеева». И если во взаимоотношениях Алексеева и Николая II не было серьезных разногласий, то «министерство Гучкова» с первых же дней встало в позицию диктата и предписаний, а Ставка — в положение просителя по всем вопросам военной организации. Ожидаемой самостоятельности Алексеев так и не получил, и его мнение интересовало Временное правительство лишь постольку, поскольку оно соответствовало тем или иным направлениям «общеполитического курса». Генерал не получал даже жалованья но новой должности, и только через два месяца после отставки ему был проведен денежный перерасчет.

С горькой иронией вспоминал Алексеев позднее о Гучкове, оценивая одну из наиболее «громких» его «реформ», связанных с кадровыми переменами в командном составе: «Рука великого “реформатора” армии… вымела из наших рядов в наиболее острую и критическую минуту около 120 генералов… “Реформатор” мечтал освежить командный состав и вызвать “небывалый подъем духа в армии”. Последнего не случилось, к несчастью, а вреда сделано немало. Сам “реформатор” положив прочное начало многому непоправимому на десятки лет для армии, поспешил умыть руки в дальнейших се судьбах».

Еще менее важной, а то и прямо «опасной», «контрреволюционной», считал работу Ставки сменивший Гучкова на посту военного министра Керенский ^{69}.