В станице Егорлыкской, в большом храме, прошли торжественные Пасхальные богослужения. Пасха в 1918 году была поздняя — 21 апреля. Алексеев исповедался и причастился Святых Христовых Тайн. Его дочь вспоминала: «Отец не надеялся, что придется ему встретить Великий Праздник в храме Божием. Для оставшихся в живых добровольцев Чудом Божиим представлялись те маленькие радости жизни, которые в повседневной, мирской суете являлись привычными и незаметными»{112}.
19 апреля, вернувшись после окончания «Ледяного похода» в Задонье, Алексеев из станицы Мечетинской отправил письмо в Новочеркасск, к семье. В нем он изложил свои душевные переживания, отразил свои надежды и снова подчеркнул необходимость веры в Волю Божию: «Как тяжелый камень, свалившись с души моей, облегчил ее, утолил безысходную печаль, обратил мысль со словами благодарности к Богу… Все мы живы и здоровы, живы и здоровы находящиеся при мне. А по теперешнему времени — это и чудо, и милость Господня. Я не искал смерти, но не считал достойным прятаться от нее… Побуждения нравственные толкали меня вперед и заставляли спокойно относиться к вопросу о переходе в другой мир. Устал я думой бесконечно, полное неведение о Тебе, детях, нескончаемая поэтому тревога, никогда меня не покидавшая. Устал и телом, ослабел, так как плохая вода… полная неаккуратность в моих болезненных делах расшатали меня. Но приходится пока дух поставить выше тела. Теперь и в армии, вернее — в отряде, живется легче, с Деникиным полное согласие и совместное решение вопросов на пользу общую».
Во время «Ледяного похода» и после его окончания в истории южнорусского Белого движения утвердился «военно-полевой» период, характерной чертой которого стало отсутствие сколько-нибудь определенной территории и каких-либо сформировавшихся структур военно-политического управления. Армия «бродила по степям», тыла фактически не было, и вся внутренняя и внешняя политика легко определялась из ее полевого штаба. Именно в это время окончательно оформилась тенденция создания политической власти на основе военного командования.
Казалось бы, ничто не мешало установлению неограниченной военной диктатуры. Теперь уже «военная» система управления не ставилась в равноправное положение с «гражданским» управлением, как это практиковалось во время Первой мировой войны, и при этом она не зависела от воли и пожеланий политиков, как это происходило в печально знаменитые дни послефевральской, 1917 г., России и даже в первые месяцы формирования Добровольческой армии на Дону. Теперь армия сама становилась источником власти, источником создания новой системы управления.
Теперь Алексеев уже мог во всей полноте понять и почувствовать, что принятие тех или иных военно-политических решений зависит только от него. И эти перемены не смутили старого вождя добровольцев, напротив: «Воспрянуть живая духом Русь может и должна. Только сама она должна создать необходимую реальную силу — Национальную Армию, которая и восстановит наше Государство Российское». В этих словах Михаила Васильевича четко отразилась мысль о возрождении Российской Государственности через возрождение армии, продолжение ее лучших традиций. И эта власть будет твердой и уверенной в себе, не будет уклоняться «вправо» или «влево», менять свои предпочтения в угоду разнообразным компромиссам, ради изменчивой политической конъюнктуры. Довольно точно эту идею выразил Львов: «Генерал Алексеев понимал, что главная задача России, единственная ее задача заключается в воссоздании армии, что без армии Россия всегда будет игрушкой в чужих руках, что ни политическая партия, ни Учредительное собрание, ни монархия, а только армия, и она одна, может спасти Россию. Что армия должна быть национальна и что она сама по себе есть цель».
При осуществлении задач строительства армии и власти в «военно-полевых» условиях было решено опереться на хорошо знакомые для командования Добрармии нормы «Положения о полевом управлении войск в. военное время». Разделение полномочий между Алексеевым и Деникиным отражало, отчасти, принципы, заложенные еще в период «триумвирата». По воспоминаниям Деникина: «Первый ведал финансами и политической частью, а второй был неограниченный командующий Армией». Но и здесь «разделение функций не очень строго соблюдалось, и часто случалось, что один из руководителей внедрялся в сферу другого, но при взаимном уважении и доверии эти шероховатости быстро сглаживались».