Генерал без армии

Они бросились в гущу кустарника, пробились наружу. Мелькали деревья, за спиной истерили солдаты вермахта. Это был впечатляющий марш-бросок. Тяжесть рации уже не имела значения. Ноги уносили бойцов прочь.

За спинами у них разразилась суматошная стрельба, потом утихла. Очевидно, немцы тоже полезли в чащу.

«Им нужно нас догнать! – билась мысль в голове Глеба. – Они сделают все возможное, привлекут все силы в округе! Догадываются, кто мы такие и чем чреват этот инцидент!»

Бойцы по одному вываливались из леса, бежали к ручью, змеящемуся по открытому пространству, топали по воде, потом лезли на каменистый склон. Это хоть отчасти могло запутать собак. Потом они месили песок в окрестностях ручья, вились кругами вокруг деревьев.

Завадский передал рацию Пастухову. Тот взвалил ее на горб, скорбно поджал губы и потащил в гущу кустов.

Погоня отстала, лай собак сделался глуше. Немцы уже не решались спускать их с поводка.

Проселочная дорога, поросшая чертополохом, подвернулась очень кстати. Разведчики перешли на ускоренный шаг, потом опять побежали.

На четвертом километре силы у всех иссякли, и Шубин объявил привал. Погоня сбилась со следа, отстала. Группа залегла в осиннике вблизи опушки. Отсюда пройденный путь отчасти просматривался, погоню можно было засечь заранее.

Глинский лихорадочно разворачивал рацию. Его онемевшие руки тряслись. Антенну он закинул на ветку. В эфир устремились позывные группы, сведения об артиллерийских дивизионах, привязки к местности.

– Ну, давайте же, товарищи, просыпайтесь, – пробормотал Глинский, дожидаясь ответа.

Тот последовал через считаные минуты. Штаб полка отозвался, лейтенант Самохин круглосуточно находился на связи.

«Подтвердите еще раз», – последовал запрос.

Глинский сделал это.

«Вас поняли, возвращайтесь немедленно», – передал Самохин.

– Нет! – взмолился Ленька Пастухов. – Товарищ старший лейтенант, дайте нам еще пять минут простого человеческого отдыха, больше не просим.

– Даю десять минут, – расщедрился Шубин. – Но потом побежите как зайцы, если жить хотите. Не забывайте вести наблюдение.

Люди расслабились, молитвенно смотрели в небо, которое и не думало светлеть. Молодые организмы восстанавливались быстро. Через пару минут все уже сидели, обменивались традиционными любезностями, доставали курево.

– Эх, у Витальки Боровика знатная махорка была, – как-то сконфуженно пробормотал Глинский. – Надо было забрать. Зачем она ему? Лежит он теперь где-то на опушке, еще не остыл, и махорка с ним. Эх, Виталька, подставился по-глупому, хотя тревогу-то поднял.

Бойцы пару минут молчали, вспоминали павшего товарища. Смерть могла достать их в любую минуту, с какой угодно стороны. Спор о том, что лучше – знать, что ты сейчас преставишься, или умереть в неведении, – давно стал общим местом. Мнения разделялись, но все сходились в одном. Лучше еще пожить.

Тема смерти беспокоила многих. Что там, за гранью? Полная тьма, глушь или есть что-то?

Шубин поймал себя на мысли о том, что сейчас с ним именно те бойцы, с которыми он два месяца назад вытаскивал из окружения остатки Тридцать третьей армии, все четверо: Завадский, Костромин, Пастухов, Глинский. Только они и остались из прежнего состава взвода. Люди, которыми командовал Глеб, менялись, как картинки в калейдоскопе. В памяти у него оставались только лица, молодые и не очень, грустные, веселые, серьезные. Послужить бойцы не успевали, гибли почем зря. Одни после первого задания, другие позже, третьи получали жуткие увечья, лишались конечностей. В госпиталях после этого выживали только счастливчики, но что их ждало? Не жизнь, а растительное существование.

Настя Томилина при выходе из окружения получила тяжелое проникающее ранение. Хирурги спасли ей жизнь, провели экстренную операцию. Сейчас девушка лежала в госпитале, расположенном в подмосковном Копылове, медленно шла на поправку. Письма от нее доходили через раз, и в каждом сквозила тоска. Она не могла найти себе места, хотела быть рядом с ним, каждую ночь просыпалась в жутком страхе, ей казалось, что ее любимого убили.

Пули по-прежнему не брали Глеба. Мины и снаряды взрывались в стороне, а если и близко, то осколки щадили его. В рукопашных схватках ему попадались исключительно неуклюжие и нерасторопные фашисты. В бессмертие Шубин не верил и только удивлялся своему везению.

За операцию по спасению Тридцать третьей армии он получил орден Красного Знамени, а также очередное звание – старший лейтенант. Фактически же ничего не изменилось. Глеб продолжал командовать взводом полковой пешей разведки.

Остатки армии были выведены в тыл. Он получил две недели на отдых, а затем – новое назначение, попал в Пятьдесят девятую армию Волховского фронта, ставшего Ленинградским, а затем опять Волховским. Командовал ею Коровников Иван Терентьевич, с апреля сорок второго года – генерал-лейтенант. Новое место службы – Триста семьдесят восьмая дивизия, Тысяча двести пятьдесят восьмой стрелковый полк подполковника Кашина.