Генерал де Голль

Между тем печать продолжала информировать об их деятельности. Сообщалось, что роль ударной силы предназначается парашютно-десантным соединениям генерала Массю, прославившимся зверствами в войне с алжирцами. Назывались десятки имен высокопоставленных военных и гражданских лиц, открыто занимавшихся подготовкой восстания, не встречавших при этом никаких препятствий со стороны правительства. После бомбардировки Сакиет-Сиди-Юсеф и отставки правительства Гайяра стало ясно, что мятеж военных может вспыхнуть с часу на час.

Истоки другого мятежного течения находились среди европейского населения Алжира. Его вдохновляли отъявленные шовинисты и расисты, магнаты алжирской экономики, такие как Анри Боржо, Алэн де Сериньи, Скьяффино и им подобные. Они оказывали финансовую поддержку многим организациям, выступившим за сохранение «французского Алжира» любой ценой. Эти «ультра», или «черноногие», мечтали заменить Четвертую республику «сильной властью», способной будто бы сохранить Алжир и другие колонии.

Наконец, в метрополии тоже существовали мелкие организации фашистского толка, объединявшие до 40 тысяч человек. Они производили немало шума, устраивая время от времени разные провокации. Так, в феврале 1958 года произошел взрыв в одном из туалетов Бурбонского дворца. Наиболее серьезное значение среди этих крайних антиреспубликанских сил метрополии имели организации бывших фронтовиков.

Таковы три основных течения мятежников, делившихся на множество соперничавших группок, объединяемых лишь слепым колониализмом, ненавистью к республиканской демократии, к левым силам, особенно к компартии. У них не было общей программы действий и тем более одного признанного вождя. Главное же, им не хватало поддержки масс. Этим французское антиреспубликанское движение 1958 года отличалось от прежних фашистских движений в Италии и Германии, которые возглавляли Муссолини и Гитлер, а в остальном обнаруживалось немало сходства.

Уже одно это крайне затрудняло использование «ультра» де Голлем. Конечно, они тоже ненавидели систему Четвертой республики. Но кроме тяготения к авторитарной власти, что общего было у полууголовников «ультра» и у «Коннетабля»? Многое затрудняло их сближение. Большинство всей этой фашистской публики вообще не хотело прихода де Голля к власти. Ему не доверяли в связи с некоторыми делами его прошлого. Не могли простить ему сотрудничество с коммунистами во время войны и сразу после ее окончания, борьбу против Виши и фашизма, прогрессивные реформы, проведенные в 1944–1946 годах. Его считали слишком «левым» из-за того, что в годы войны он гораздо успешнее сотрудничал с СССР, чем с США и Англией. А главное состояло в Том, что де Голль отнюдь не солидаризировался публично с колонизаторскими лозунгами «ультра». Его реалистические высказывания частного характера так или иначе становились известными и внушали мятежникам тревогу.

Что касается военной части «ультра», то есть антиреспубликанской верхушки армии, способной придать заговору реальную силу, то она в своей массе также не была проголлистской. Кадровый офицерский состав французской армии издавна делился на две части: на колониальных офицеров и офицеров метрополии. Первые делали карьеру в колониях, другие видели смысл своего существования в защите территории самой Франции. Деятельность, жизнь, образ мыслей тех и других серьезно различались. Генерал де Голль с самого окончания Сен-Сира представлял ярко выраженный тип офицера метрополии. Его заботы всегда связаны с защитой границ Франции, с проблемами современной большой войны против сильного врага, против Германии. Колониальные дела почти не отразились в его военных произведениях. Кратковременная служба в Сирии и Ливане не изменила глубокого убеждения де Голля, что французская армия предназначена прежде всего для защиты метрополии. Правда, во время войны он яростно боролся против англичан и американцев за сохранение империи. Она была для него, однако, территориальной базой для восстановления независимости самой Франции. Военное и политическое мировоззрение де Голля резко отличалось от взглядов колониальных офицеров, считавших, что потеря колоний делает беспредметным само их существование. Такая ультраколониалистская позиция не встречала понимания де Голля. У него было мало единомышленников в верхах военной касты. В свою очередь, она не доверяла де Голлю, ибо не получала от него никаких заверений, позволявших рассчитывать на него как на выразителя стремлений «ультра».

Конечно, если бы де Голль выступил с программой, отражавшей эти стремления, то они немедленно объединились бы вокруг него. Ведь у них не было ни одного авторитетного деятеля, способного соперничать с огромным влиянием де Голля. Многочисленные кандидаты в диктаторы, вроде генералов Шарьера, Шассена, гражданских «вождей» типа Мартеля, Пужада, Лефевра и прочих, по сравнению с де Голлем были полнейшими ничтожествами. Собственно, подобное сравнение вообще нелепо…