Генерал де Голль

Теперь Жиро назначили на странный пост «гражданского и военного главнокомандующего». Де Голль немедленно телеграфирует ему и предлагает встречу, но Жиро уклоняется от нее. Однако переписка двух генералов продолжается, хотя они явно не понимают друг друга. 17 января происходит новая неожиданность. Черчилль срочно просит прибыть де Голля в Касабланку, где он устроит ему встречу с Жира Де Голль узнал, что там же находится и Рузвельт. Не идет ли речь о том, что США и Англия собираются устроить состязание между «своими» кандидатами? Де Голль решил, что это не только недостойная, но и опасная комедия, и ехать отказался.

Через два дня пришла новая телеграмма, содержавшая официальное приглашение Рузвельта и Черчилля прибыть на их встречу. Британский премьер буквально заклинал де Голля приехать, угрожая прекратить всякую поддержку «Сражающейся Франции». Де Голль с нарочитой медлительностью поехал, но уступать ни в чем не собирался. Он был недоволен всем: тем, что по прибытии ему не оказали воинских почестей, что везли его в машине с замазанными стеклами, чтобы не привлекать внимания населения, что разместили его в пригороде Касабланки Анфа, превращенном в опутанный колючей проволокой лагерь. Это показалось де Голлю оскорбительным.

Сначала де Голль встретился с Жиро. Этот генерал армии сообщил, что он «не желает заниматься политикой» и «никогда не слушает радио и не читает газет». Но он не имеет ничего против Виши, совершенно не понимает смысла Сопротивления и готов подчиняться американцам. Затем де Голль встречается с Черчиллем и от него узнает план «урегулирования» французской проблемы. Создается комитет, председателями которого будут генералы Жиро, де Голль и Жорж, а членами губернаторы-вишисты Ногес, Буассон, Бержере и Пейрутон. Последнего только что назначили генерал-губернатором Алжира. Это назначение вызвало повсюду бурю возмущения, ибо Пейрутон был министром внутренних дел Петэна и прославился жестоким обращением с патриотами. Задача проектируемого комитета — управление заморскими владениями Франции. Де Голль мгновенно понял смысл всей комбинации: «Сражающаяся Франция» растворяется в комитете, состоящем из вишистов, он сам автоматически теряет всякое право представлять Францию и его ставят на одну доску с Пейрутоном и прочими, а союзники несколько приукрашивают группу своих вишистских ставленников участием в ней патриота де Голля.

Но все это только внешняя сторона американских замыслов, направленных к далеким, но весьма соблазнительным целям. Не зря де Голль говорил, что «Соединенные Штаты вносят в великие дела элементарные чувства и сложную политику». На поверхности наблюдались элементарные чувства: как можно скорее навести порядок в Северной Африке, чтобы обеспечить надежный тыл для дальнейших военных операций большого масштаба. И пусть это делает кто угодно, даже вишисты. Однако за этим скрывалась сложная политика. Американцы хотели создать временную федеральную систему управления Французской империей. Губернаторы отдельных территорий получали небывалую самостоятельность. Империя раздроблялась на отдельные куски, и некому было бы защищать ее целостность. И тогда, используя свою экономическую мощь и политическое влияние, США смогут контролировать гигантские территории с нетронутыми неисчерпаемыми ресурсами. И все это, естественно, под флагом движения к свободе и независимости колоний. То, что Черчилль делал прямо и грубо в странах Леванта, США хотели сделать более тонко в масштабах всей Французской колониальной империи. Де Голль с его обостренным чувством национальных, то есть в данном случае империалистических, интересов Франции сразу уловил глубокий смысл американской игры, прикрываемой бесцеремонной непосредственностью и наигранным простодушием этих будто бы беззаботных янки.

Генерал с презрением отверг проект, заявив, что он соответствует уровню «американских старших сержантов» и что о нем нельзя говорить всерьез. Затем состоялась встреча де Голля с Рузвельтом, во время которой президент пустил в ход все свое обаяние, а генерал сохранял мрачную неприступность. Де Голль писал, что Рузвельт, «подобно кинозвездам, недовольно хмурился, видя, что другие тоже могут играть роль. Рузвельт не особенно благосклонно взирал на мою особу, хотя прятал свои чувства под галантным обхождением патриция».