Генерал де Голль и Россия

Отношениям между де Голлем и СССР благоприятствовало тогда множество факторов. Успех при Бир-Хакейме показал, что Франция уже не просто побежденная страна, о которой Сталин много раз отзывался с презрением. Кроме того, фактический отказ или откладывание англо-американской стороной на отдаленное будущее открытия второго фронта в Европе в пользу операции в Средиземноморье жестоко разочаровало Сталина. Вследствие этого подрывные операции на территории Европы приобретали в его глазах новый смысл. В отсутствие второго фронта заверения генерала де Голля, что он сможет организовать Сопротивление с привлечением к участию в нем коммунистов, становились в ходе войны важным козырем, который Сталин принял во внимание. Именно об этом 8 августа 1942 г. заместитель наркома иностранных дел Деканозов говорил Роже Гарро, который резюмировал позицию собеседника следующим образом: «Очевидно, что в связи с отсутствием перспектив наступления союзных сил на Западе Советское правительство – которому придется еще три месяца, до наступления зимы, любой ценой сдерживать чудовищный натиск немецких армий – горячо желало бы всеобщего восстания в порабощенных странах»28. Наконец, неоднократно выражавшееся генералом де Голлем желание установить военные связи с Москвой и задействовать войска на Восточном фронте способствовало тому, чтобы Сталин перестал его игнорировать. Осенью 1941 г. генерал решил направить в СССР военную миссию во главе с генералом Пети. Тот учился вместе с ним в Сен-Сире, а затем служил начальником его Генштаба в Лондоне. Похоже, именно с тех пор у генерала Пети, который позже станет очень обременительным попутчиком, появилась склонность, объясняя свою позицию в Москве, отзываться о сотрудниках де Голля не в самых лестных выражениях и преувеличивать роль коммунистов в Сопротивлении: «Среди голлистов насчитывается мало патриотических и антифашистских элементов… Таким образом, необходимо, чтобы все патриотические элементы, и прежде всего военно-воздушные и военно-морские силы генерала де Голля, получили ясную политическую ориентацию. Это задача соответствующих компартий»29, – настаивал он в беседе с представителями советской стороны.

Идея направить французские войска на Восточный фронт рассматривалась с конца 1941 г. в двух вариантах: либо легкая дивизия, либо истребительная эскадрилья в составе 40 пилотов. По условиям соглашения, заключенного 12 января 1942 г. по итогам обмена письмами и секретной беседы Дежана и Майского, предусматривалось направление на Восточный фронт боевого соединения «Свободной Франции»30. Этот проект приветствовали в Москве, но он совсем не устраивал англичан, поскольку личный состав этого соединения предполагалось набирать из частей, развернутых в британских владениях, что вызвало негативную реакцию Лондона. Де Голль решил без промедления следовать по данному пути, несмотря на британскую критику и бюрократические препоны, чинимые советской стороной. В мае, на встрече с Молотовым в Лондоне, он заверил его в желании видеть, как французы сражаются плечом к плечу с красноармейцами, и в своем намерении отдать впоследствии распоряжения, которые насытят это предложение конкретикой. 16 декабря после определения обсуждавшихся в Москве генералом Пети условий участия СССР в снабжении, обучении и финансировании частей «Сражающейся Франции» было заключено соглашение, и первые пилоты будущей эскадрильи «Нормандия» (впоследствии «Нормандия– Неман») прибыли в Москву. Эту часть, в дальнейшем доросшую до масштабов истребительного полка, ждала славная судьба, хотя и отражавшая противоречия между участниками странного англо-американо-франко-советского альянса. Но в конце 1942 г., столь богатого событиями, создание истребительной эскадрильи помогло убедить Сталина в том, что «Сражающаяся Франция» способна вносить вклад в события на фронте, и в других ее преимуществах. Действительно, понятно, почему СССР так охотно признал «Сражающуюся Францию». Разумеется, де Голль и Сталин, принимая решения, руководствовались своими соображениями. Для первого Франция могла бы воспользоваться своим участием в боевых действиях на Восточном фронте, чтобы в час победы оказаться на равных со своими союзниками. А для Сталина разве это не могло быть также средством, чтобы подготовить в послевоенной Франции и Европе условия для политических изменений, отвечающих советским интересам? А может, и мировую революцию, так и не случившуюся, к великому разочарованию Ленина, по окончании Первой мировой войны?