Генерал де Голль

И он приобретал особый смысл на фоне результатов, полученных Французской коммунистической партией.

С 1947 года на нее обрушивались многочисленные удары со всех сторон. Не только РПФ, но и все остальные партии вели яростную, исступленную кампанию против коммунистов. Вся мощь прессы, радио, все виды полицейского, административного, финансового давления были пущены в ход. Коммунистов объявляли «сепаратистами», «иностранной партией», «агентами Советов» и т. п. Вопреки всему партия французского рабочего класса устояла. Она получила на выборах больше 5 миллионов голосов и по этому важнейшему показателю сохранила положение первой партии страны. Оказалось, что партия «сепаратистов», «иностранных агентов» имеет более прочные корни в национальной почве, чем «Объединение французского народа». Факт страшный для де Голля.

Впрочем, он признает в беседе с одним журналистом, что, хотя число коммунистов во Франции не увеличивается, «коммунизм выигрывает в сплоченности, в весе. Возрастает его способность к действию. Коммунисты единственные решительные люди». Это своеобразное признание провала РПФ.

Перед генералом встала проблема дальнейшей тактики РПФ. Существовали две возможности: включиться в многопартийную жизнь, в комбинации правительственного большинства и получить вместе с другими партиями ненавистной «системы» кусочки власти или занимать непримиримую позицию и продолжать борьбу против Четвертой республики. Де Голль избрал второй путь. Парламентская фракция РПФ должна была стараться блокировать, подрывать действие парламентского механизма. «Надо, — говорил де Голль, — систематически свергать правительства. Это для нас единственное средство прийти к власти».

Но далеко не все депутаты парламентской группы РПФ стремились к уничтожению традиционного парламентаризма и многопартийности столь же рьяно, как сам шеф РПФ. Многие из них предпочитали парламентскую игру, открывавшую путь к министерским портфелям, к карьере. Это и привело к сенсационному дезертирству 27 депутатов РПФ, проголосовавших в марте 1952 года, вопреки мнению генерала де Голля, за правительство лидера правой партии «независимых» Антуана Пинэ. Измена группы голлистов носила тем более скандальный характер, что Пинэ в прошлом был членом государственного совета Виши, а теперь проводил политику, решительно противоречившую требованиям де Голля. Генерал откликнулся горькими словами: «Я спасал Францию не для того, чтобы передать ее в руки Пинэ».

В апреле 1953 года РПФ терпит сокрушительное поражение на муниципальных выборах, собрав всего 10 процентов голосов. 6 мая 1953 года генерал де Голль признал поражение РПФ и предоставил его депутатам в парламенте свободу действий. Тем самым де Голль сделал наиболее достойный его имени жест за все время бесславной истории РПФ.

Хотя де Голль признавал необходимость скрытности, даже лицемерия в политике, он отличался порой на фоне всех остальных французских политических деятелей необычной честностью и откровенностью. Быть может, она была хорошо рассчитанной хитростью? Во всяком случае, его беседы, разговоры в момент краха РПФ обнаруживают чувство горечи, разочарования, обиды по отношению к тем из деятелей РПФ, которые, получив депутатские мандаты и думая только о своей карьере, готовы были действовать под любой политической вывеской. О них он с презрением говорил: «Буржуазная пыль рассеялась». Что касается его собственной судьбы, то генерал смотрел на нее пессимистически: «Это конец моих действий при современном режиме». Он говорил о смерти, о том, что его поймут спустя много лет. Вот одна из его мрачных сентенций тех дней: «Эра гигантов на какое-то время кончилась. Рузвельт ушел, Сталин умер, Черчилль готовится покинуть сцену, де Голль больше не у дел».

И все же его исключительная энергия, жизненная сила, беспокойный темперамент восставали против окончательного ухода на покой. В это время он дал большое интервью журналисту Жану-Раймону Турну, в котором высказал весьма пессимистическую оценку многих явлений, и особенно положения Франции. Однако закончил он оптимистической нотой, заговорив о будущем «внутреннем 18 июня 1940 года». «На этот раз, — сказал он, — это произойдет не в Лондоне… Если я должен повторить 18 июня, надо, чтобы я имел ядро способных людей вокруг меня». Да, это был в самом деле человек действия. И все же ему опять приходилось отправляться в свою деревню, в свою башню, причем, в отличие от 1946 года, его уход оказался далеко не столь почетным. Жан Лакутюр пишет: «На этот раз он вернулся не как герой, слишком великий для этих маленьких людей, но Как потерявший голос пророк, которого не услышали».

Пустыня