Генерал Деникин

Деникина дергают за рукав, он свешивает голову. Солдатики хохочут: «рылом» на Керенского не вышел… А как раз в это время тщательно загримированный бывший диктатор России пробирается на одном из таких поездов в Ростов-на-Дону.

Трясясь в вонючих от пота и смрада вагонах разных поездов, получая тычки в «буржуйскую» спину, дрожа от ветра, холода в тамбурах и на тормозных площадках, когда не выпадало места внутри, Деникин окунулся в самое народно-«революционное» чрево. Его поразила здесь безбрежная ненависть к людям и благородным идеям. Истерически реагировали на все, что «пахло» культурой, было чуть повыше толпы. Мечтали об одном: захватить или уничтожить. О большевиках не поминали, но цепенели на «буржуйское», и такой «выразитель» в солдатской шинелишке проповедовал:

– Братие! Сольемся воедино. Возьмем топоры да вилы и, осеняя себя крестным знаменем, пойдем вспарывать животы буржуям!

Другой убеждал:

– Я сам под Бржезанами в июле был – знаю! Рази мы побежали бы? Офицеры нас продали: в тылу мосты портили! Двоих в соседнем полку поймали – прикончили.

Деникина передергивает, Любоконский, на плечах у которого погоны, не выдерживает:

– Что вы чушь несете? Зачем же офицеры стали б портить мосты?

– Да уж мы не знаем, вам виднее…

За Харьковом на пересадке в ростовский поезд Деникин вдруг видит своих – «прапорщик» Романовский и его «денщик» Марков! Перемигнулись, но сели для конспирации в разные отделения вагона.

Здесь Любоконский, свернувший по своему направлению, попрощался с Антоном Ивановичем. А он забился в купе, где десятеро один на другом. Ночью слышит, как двое солдатиков сговариваются «увести мануфактуру» у соседей: двоих торговцев-черкесов и офицера с солдатами. Злодеи выскальзывают в коридор, Деникин будит соседей, это рассказывает.

На ближайшей станции он переходит к Романовскому и Маркову. У них в купе уютно, разбитной «товарищ» Марков подружился с главарями вагона, носится за кипятком «для своего офицера», знает все новости, их закуток не беспокоят. Тут еще расположился очень милый поручик, но и весьма любознательный. Романовский шепчет Деникину:

– Изолгался я до противности.

Поручик осведомляется и у Антона Ивановича:

– Ваше лицо мне очень знакомо. Ваша летучка не была ли во 2-й дивизии в шестнадцатом году?

Она и была, 2-я дивизия входила в деникинский корпус на Румынском фронте. Деникин с трудом отнекивается.

Проскочили Таганрог, где вот-вот должны были появиться красноматросские эшелоны. Прибыли в Ростов-на-Дону! На прощание Деникин говорит поручику:

– Во 2-й дивизии мы с вами, действительно, виделись и под Рымником вместе дрались. Дай вам Бог счастья!

Тот остался с разинутым ртом.

Марков задержался в Ростове навестить родных, двое генералов добрались в Новочеркасск. Пошли в «контрреволюционный штаб» – гостиницу «Европейскую», но там не было свободных номеров. Тут тоже действовала строгая конспирация, отыскали в списке постояльцев фамилию связного. Портье спросил:

– Как о вас сообщить?

Измаявшийся под чужой личиной Романовский вдруг ляпает:

– Генералы Деникин и Романовский.

Деникин смеется:

– Ах, Иван Павлович! Ну и конспираторы мы с вами.

В первую ночь здесь Антон Иванович не может заснуть:

«После почти трех месяцев замкнутой тюремной жизни свобода ударила по нервам массой новых впечатлений. В них еще невозможно было разобраться. Но одно казалось несомненным и нагло кричало о себе на каждом шагу:

Большевизм далеко еще не победил, но вся страна – во власти черни!

И не видно или почти не видно сильного протеста или действительного сопротивления. Стихия захлестывает, а в ней бессильно барахтаются человеческие особи…»

У него до сих пор стоял в глазах забитый серыми шинелями вагонный коридор, а в нем изнуренный интеллигент в поношенном пальто, вдруг истерически закричавший:

– Проклятые! Ведь я молился на солдата. Но теперь, если б мог, задушил бы собственными руками!

Странно, но этого не убили.

* * *

Генерал Корнилов пробивался на Дон, как и «положено» в его калейдоскопической судьбе, с гораздо большими приключениями.

В Быхове Корнилов выдал своим остающимся «тюремщикам» в награду 2 тысячи рублей. Они заревели: «Ура!» Генерал, не подавая виду, что болен, вскочил в седло, и Текинский полк, набранный из туркменских джигитов, ринулся за ним к Днепру. Перейдя его, они следующие день и ночь отрывались из Могилевского района.

Так полк уходил неделю: в сильный мороз, по гололедице, огромными переходами, бессонными ночами. Даже кони калечились и отставали.

У станции Унечи крестьянин-проводник навел их на большевистскую засаду, которая ударила из винтовок почти в упор. Попытались прорваться через «железку» с другой стороны, там встретил пулеметный и орудийный огонь с налетевшего поезда… Секло всадников, под Корниловым убили лошадь, полк рассыпался.

С трудом собрались его остатки. Текинцы спешились. Они совсем пали духом и кричали:

– Ах, бояр! Что мы можем сделать, когда вся Россия – большевик! Сдаваться надо…

Корнилов выскочил перед ними на свежем коне.