Стали обсуждать, Каледин прервал:
– Господа, короче говорите. Время не ждет. Ведь от болтовни Россия погибла!
После окончания последнего совещания этого правительства Алексей Максимович прошел в свои комнаты. Постоял у двери гостиной, в которой его жена разговаривала с гостьей. Молча ушел к себе. Сел за стол и написал предсмертное письмо генералу Алексееву:
«Казачество идет за своими вождями до тех пор, пока вожди приносят ему лавры победы, а когда дело осложняется, то они видят в своем вожде не казака по духу и происхождению, а слабого проводителя своих интересов и отходят от него. Так случилось со мной и случится с Вами, если Вы не сумеете одолеть врага…»
После этого генерал Каледин «по-крымовски» застрелился. Так же, как он и Крымов, в сущности, в Восточной Пруссии поступил и другой отличный русский генерал Самсонов – в «своем» окружении. Проигрыш сражения, а значит потеря чести, был для генералов той закалки равносилен смерти.
Калединское самоубийство всколыхнуло Дон. На другой день на Войсковом круге съехавшиеся депутаты от станиц и войсковых частей объявили себя властью и избрали войсковым атаманом А. Назарова, а походным – генерала П. X. Попова. Назаров тут же начал мобилизацию казаков от семнадцати до пятидесяти пяти лет и разгромил в Новочеркасске Совет рабочих депутатов, а Ростов-на-Дону объявил на военном положении.
9 февраля (отсюда все даты – по новому стилю) красные войска под командованием Р. Сиверса начали штурм ростовских оборонительных сооружений.
Добровольцев могли окружить, и Корнилов приказал отходить за Дон в станицу Ольгинскую.
Недолго продолжался в Ростове медовый месяц Деникиных. Узнав об уходе Добровольческой армии, Ася зарыдала и стала умолять мужа взять ее с собой.
Антон Иванович наотрез отказался. Ася бросилась к Корнилову. Тот плохо переносил женские слезы и приступился к Деникину. Антон Иванович ему сказал:
– Присутствие жены в обозе свяжет меня по рукам как раз в то время, когда все мои мысли и – силы должны быть направлены к одной цели: борьбе с врагом.
На это Корнилов не мог возразить. Ася под фамилией Чиж осталась в Ростове, инкогнито поселившись в меблированной комнате дома, принадлежавшего богатой армянской семье. Здесь ее ждало полное одиночество…
Корнилов в прощальном письме своим близким написал:
«Больше, вероятно, встретиться не придется».
Алексеев в таком же послании сказал так:
«Мы уходим в степи. Можем вернуться только, если будет милость Божья. Но нужно зажечь светоч, чтобы была хоть одна светлая точка среди охватившей Россию тьмы».
Корнилов, Алексеев, Деникин (с 30 января – на должности командира 1-й Добровольческой дивизии). Романовский и другие штабные собрались в вестибюле дома ростовского миллионера Парамонова. Взяли винтовки и карабины, зашагали по ночным опустевшим улицам к выстроенным в поход добровольцам.
На месте сбора распределили четырехтысячную колонну с несколькими орудиями и тремя десятками повозок. Скомандовали. Пошли в ночь Корниловский ударный полк подполковника Неженцева, Георгиевский – полковника Кириенко, офицерские батальоны полковников Кутепова, Борисова, Лаврентьева, Тимановского, юнкерский батальон капитана Парфенова, Ростовский добровольческий полк генерала Боровского, кавалерийские дивизионы полковников Гершельмана и Глазенапа, другие мелкие части.
В стылой темноте впереди «светлой точки» Белой гвардии шли бывшие: два Верховных главкома русской армии, один командующий фронтом, начальники высших штабов, корпусные командиры с вещмешками за плечами…
Следующий день был почти сплошь белым. Глубок снег, в котором, опираясь на палку, утопал передовой колонны Корнилов в высокой папахе. Всадник конного дивизиона предложил ему свою лошадь. «Стальной» генерал мрачно взглянул.
– Спасибо, не надо.
Посадили на повозку Алексеева, которого приступы тяжелой болезни почек доводили до потери сознания. Он устроился рядом с чемоданом, там вся казна армии: миллионов шесть рублей кредитными билетами и казначейскими обязательствами. Поправляя запотевшие очки, Михаил Васильевич разгладил седые усы, сказал идущему рядом Деникину:
– Не знаю, дотянем ли до конца похода.
Деникин уже сильно простудился, давился кашлем от навалившегося тяжелого бронхита. Как было сразу не заболеть? Украли в Новочеркасске его вещи: полностью военную форму и теплую одежду. Шел всю ночь по снегу в старых дырявых сапогах да в одном потрепанном еще в Быхове костюме, хорошо, хоть меховой шапкой на бритую голову выручили.
Антон Иванович подтянул ремень карабина на плече, плохо слушая Алексеева. Беспокоило другое: патронов очень мало и снарядов всего лишь сотен семь. Подумал:
«Остается одно – ценой крови с боя брать у большевиков».