Генерал Деникин

«В нашем училище… вся окружающая атмосфера, пропитанная бессловесным напоминанием о долге, строго Установленный распорядок жизни, постоянный труд, дисциплина, традиции юнкерские – не только ведь школьнические, но и разумно-воспитательные – все это в известной степени искупало недочеты школы и создавало военный уклад и военную психологию, сохраняя живучесть и стойкость не только в мире, но и на войне, в дни великих потрясений, великих искушений».

Уклад военной школы был способен «сделать человека», перемалывая и своих самых разнородных, случайных абитуриентов. Вот история промелькнувшего в судьбе Деникина Н. Лепешинского – брата известного большевистского деятеля П. Лепешинского, ставшего видным советским бонзой.

Этого Н. Лепешинского за революционную деятельность исключили из университета с «волчьим билетом». Он сжег его и, сделав вид, что получал домашнее образование, сдал экстерном за среднее учебное заведение. С выправленным таким образом свидетельством Лепешинский поступил в Московское юнкерское училище.

Несколько месяцев юнкер Лепешинский отлично вел себя и учился, как вызвали его к инспектору классов Лобачевскому. На столе того лежал проскрипционный список из Министерства народного просвещения, который оттуда периодически высылался для уличения «волчебилетников». В нем инспектором красным карандашом была подчеркнута фамилия Лепешинского, и он спросил:

– Это вы?

Побледнел Лепешинский и промямлил:

– Так точно, господин капитан.

Инспектор Лобачевский пристально глядел ему в глаза, что-то думая. Потом сказал:

– Ступайте.

Никому он не разгласил содержания «волчьего» списка. Лобачевский свято верил в «иммунитет» воинской школы. И инспектор не ошибся. Лепешинский окажется с Деникиным однополчанином в начале их службы. Всегда он будет продолжать выглядеть большим скептиком, но служить усердно. Брат будущего крупного коммунистического деятеля станет доблестно драться в русско-японскую войну и погибнет в бою.

Чтобы лучше понять ход русской революции и Гражданской войны, уместно здесь привести следующий кусок из воспоминаний генерала Деникина:

«Наш военный уклад имел два огромных, исторического значения последствия.

Недостаточная осведомленность в области политических течений, и особенно социальных вопросов, русского офицерства сказалась уже в дни первой революции и перехода страны к представительскому строю. А в годы второй революции большинство офицерства оказалось безоружным и беспомощным перед безудержной революционной пропагандой, спасовав даже перед солдатской полу-интеллигенцией, натасканной в революционном подполье.

И второе последствие, о котором человек социалистического лагеря (статья профессора Г. Федотова «Революция идет»), вряд ли склонный идеализировать военный быт, говорит:

«Интеллигент презирал спорт так же, как и труд, и не мог защитить себя от физического оскорбления. Ненавидя войну и казарму как школу войны, он стремился обойти или сократить единственную для себя возможность приобрести физическую квалификацию – на военной службе. Лишь офицерство получило иную школу, и потому лишь оно одно оказалось способным вооруженной рукой защищать свой национальный идеал в эпоху Гражданской войны».

Завершился у Антона Деникина двухлетний юнкерский курс. Его «похороны» торжественно устраивали в казарме тайно от начальства перед выходом в последний лагерный сбор. По традиции хоронили науки в виде учебников, а «покойничком» – согласившегося на то юнкера, оканчивающего училище по низшему третьему разряду.

За снятой с петель дверью-«гробом» шагали «родственники», а впереди его – «духовенство» в «ризах» из простынь и одеял. «Священники» несли зажженные свечи. Дымили «кадилами» с дешевым табаком, возглашали поминание. Хор пел, чередуя с исполнением похоронных маршей. Чинно двигались по всем казематам, пока не напарывались на дежурного офицера и бежали во главе с «покойником».

В этих и других исконных училищных «колядках» напоследок рьяно «отпевали» начальников-офицеров по достоинству, кого хвалили, кого поддевали. Раньше такое запевали подпольно, а перед выпуском горланили даже ротно в строю, возвращаясь с ученья. Руководство училища традиционность тоже чтило и не вмешивалось.

Второй год Деникин отучился без всяких взысканий, тем более типа «шморгонского» недоразумения. Его произвели в училищного унтера, Антон набрал хороший выпускной балл 10,4 и мог рассчитывать на одну из лучших офицерских вакансий.

Вакансии юнкерам «училищного курса» котировались так. Одна давалась в гвардии, пять-шесть – в полевой артиллерии, столько же – в инженерных войсках, остальные, мало престижные, являлись пехотными. Единственная (потом их увеличат) гвардейская вакансия была с возможным сюрпризом. По негласной традиции в гвардию допускались только потомственные дворяне. Не знающие этого выпускные юнкера из других сословий, бывало, с восторгом добивались высшей вакансии, чтобы потом вылететь из гвардейских полков. Эти громкие скандалы доходили до государя, но и он не нарушал аристократического отбора.