Генерал Деникин. Симон Петлюра

И подполковник Деникин решил пробиваться в Действующую армию. Однако начальник Заамурского округа пограничной стражи в Харбине генерал Чичагов ответил на его просьбу решительным отказом. Тогда Деникин отправился в Ляоян, в Маньчжурскую армию, возглавляемую генералом от инфантерии А. Н. Куропаткиным, бывшим военным министром и его старым знакомым. Начальник ее штаба генерал Сахаров, бывший сослуживец по Варшавскому округу, объяснил, что Заамурский округ подчиняется их армии лишь в оперативном отношении и возглавляемый им штаб не вправе распоряжаться личным составом округа. Деникин был удручен. Но, как уже нередко бывало, и на этот раз помог ему «господин случай». Вскоре один капитан Генерального штаба Маньчжурской армии попросился по болезни на более спокойную службу. Там все помнили о просьбе Деникина и обратились к генералу Чичагову согласиться на «обмен». Тот не стал возражать. В середине октября, устроив на прощание дружескую пирушку, окрыленный Деникин отправился в штаб Маньчжурской армии.

Аналитик русско-японской войны

Прибывшему в Ляоян Деникину было предложено занять пост начальника штаба дивизии, ибо занимавший его полковник Российский был тяжело ранен. Правда, Антона Ивановича откровенно предупредили, что в штабе том голова «плохо держится на плечах». «Ничего, Бог не без милости!» — ответил он, тотчас соглашаясь. И через полчаса в сопровождении коиного ординарца Старкова, пограничника из донских казаков, прошедшего с ним потом через всю войну и удостоенного звания урядника и солдатского Георгиевского креста, и конного вестового с вьючной лошадью, на которой размещался кровать-чемодан со всем остальным немудреным скарбом, двинулся к месту назначения. 28 октября 1904 года, в самый разгар боев, он прибыл в Восточный отряд, генерала Репиепкампфа и вступил в должность начальника штаба Забайкальской казачьей дивизии.

Русско-японская война 1904–1905 гг., по сути, была первой крупной войной начавшегося XX века, с его бесконечной чередой войн — больших и малых, мировых, локальных и гражданских. Уже она несла на себе печать последствий промышленных переворотов, вершившихся в наиболее развитых странах, в том числе и в Японии. В этой войне выявилась роль военно-экономического потенциала страны, научно-технического и морального факторов. Как никогда ранее, в ходе ее получили широкое применение такие образцы новейшей техники, как пулеметы, скорострельные пушки, минометы, ручные гранаты, радио, прожекторы. Произошли кардинальные сдвиги в оперативном искусстве. Впервые вошли в практику крупные операции в масштабах армии и фронта. Соответственно изменилась тактика общевойскового боя и управления войсками. Приобретен был опыт ночных боевых действий на суше и море, а также взаимодействия разных родов войск, проведения глубоких рейдов по тылам противника.

Эта война стала суровым экзаменом для мнивших себя полководцами, но на деле ими не являвшимися, временем крушения дутых авторитетов с высшими воинскими званиями и взлета военных, находившихся до этого в тени второго эшелона, школой для массы офицеров и кузницей будущих военачальников Российской армии, кому суждено было пройти через ее горнило.

Расчет Деникина целиком оправдался. Война для него стала второй академией. Вершина дивизионного командного звена обеспечила широкий обзор, в сущности, всего фронтового пространства. Информация на этот уровень поступала исчерпывающая. А тесное общение с крупными военачальниками, отличными теоретиками и практиками, и, в частности, с Ренненкампфом, позволяло глубже осмыслить причины поражений и побед, овладевать искусством вождения войск и боевого управления ими. Склонный к аналитике и обладавший некоторым опытом в этой области, Деникин в редкие свободные минуты, подвергал пристальному анализу развертывавшиеся на его глазах боевые действия сторон. И, можно сказать, он стал одним из первых авторов по истории русско-японской войны.

Наблюдения и заметки Деникина на эту тему и поныне не лишены интереса. Они, однако, не востребованы наукой. А ведь, к примеру, вывод, который он сделал, анализируя причины мукденской катастрофы русских войск, представляется весьма важным: «Никогда еще судьба сражения не зависела в такой фатальной степени от причин не общих, органических, а частных. Я убежден, что стоило лишь заменить заранее несколько лиц, стоявших на различных ступенях командной лестницы, и вся операция приняла бы другой оборот, быть может, даже гибельный для зарвавшегося противника».

Вероятно, подобные формулировки покажутся несколько категоричными, особенно если смотреть на них глазами советской историографии. Ее оценка русско-японской войны носила сильно политизированный характер: события на Дальнем Востоке выявили гнилость, обреченность царского режима, об остальном умалчивалось. Но при ближайшем рассмотрении факторов, в том числе приведенных Деникиным, картина существенно меняется.