Генерал Деникин. Симон Петлюра

Естественно, особенно пристально Деникин анализировал солдатские бунты. По его мнению, они происходили под воздействием революционной пропаганды, из-за казарменных трудностей и плохого отношения офицеров к солдатам. «Четыреххвостка» — всеобщее, равное, прямое и тайное голосование — соседствовала с требованиями солдат «стричься бобриком, а не под машинку», улучшить питание, обмундирование, выдавать столовые приборы, постельное белье, подушки, одеяла, своевременно доставлять их письма. Добивались также свободы собраний, регулярных увольнений в город, открытия библиотек, хорошего обращения командиров с рядовым составом. В случае отказа начальства идти на уступки, солдаты иной раз переходили к насилию против офицеров, священников, выйдя из-под контроля, участвовали в погроме евреев, а заодно и агитаторов. Матросы Кронштадта, начав с требования созвать Учредительное собрание, перешли затем к погрому магазинов и лавок. Неорганизованные и эпизодические бунты подавлялись законопослушными частями. Так это было на Черноморском флоте и в ходе Московского восстания. Случалось, мятежные подразделения и полки, одумавшись, переходили на сторону власти и выступали против бунтарей. Впоследствии многие из них кляли большевиков, своих вчерашних кумиров, приходили к запоздалому заключению, что «революции не стоило делать».

А когда власти улучшили положение в армии (увеличили солдатское жалованье, учли некоторые требования солдат), атмосфера в казармах начала быстро разряжаться. За участие в отрядах по наведению порядка солдатам были установлены суточные в размере 30 копеек (немалые вполне ощутимые, деньги по ценам того времени). И тогда от желающих попасть в карательные отряды не стало отбоя, установились очереди, ревниво контролировавшиеся самими солдатами.

Однако, заметил Деникин, сановники, высший командный состав, да и многие рядовые офицеры исповедовали культ силы, считали жестокие расправы вернейшим средством борьбы с бунтарством. Государь, принимая решения, сильно колебался, накладывал на документах противоречивые резолюции. По одному докладу, предлагавшему суровые репрессии, царь высказался весьма взвешенно: «Строгий внутренний порядок (в армии, — А.К.) и попечительное отношение начальства к быту солдат лучше всего оградят войска от проникновения пропаганды в казарменное положение». Власти сделали эту резолюцию достоянием гласности, тиражируя и пропагандируя ее. Но на практике они руководствовались резолюциями иного рода, хранившимися в тайне: применять к мятежникам решительные репрессии, «каждый час промедления может стоить в будущем потоков крови». Жестокость при этом практиковалась не только вынужденными обстоятельствами, но и бесцельно, ради устрашения. Нередко подавляемые тоже отвечали жестокостью. В Курляндии были сожжены солдаты драгунского разъезда. Революционеры обрушили террор на государственных вельмож. Воистину действие равно противодействию!

Деникин, как и многие другие, считал, что революция в России — следствие отсталости в ее развитии, а не происков каких-то злоумышленников, хотя они были и причиняли стране вред. «Нет сомнения, — подчеркивал он, — что самодержавно-бюрократический режим России являлся анахронизмом. Нет также сомнения, что эволюция его наступила бы раньше, если бы не помешало преступление, совершенное в 1881 году революционерами-«народовольцами», убившими императора Александра II, после великих реформ, им произведенных, и накануне привлечения представителей парода (земств) к государственному управлению. Это преступление на четверть века задержало эволюцию режима». При всей ограниченности, половинчатости, ущербности еще только зарождавшегося парламентаризма, считал он, царский манифест 1905 года заложил «прочное начало правового порядка, политической и гражданской свободы» и открыл «пути для легальной борьбы за дальнейшее утверждение подлинного народоправства».

Но российская элита, сожалел Деникин, не проявила необходимого здравомыслия и, расколовшись, встала на путь противоборства, обескровливая себя и разрушая Россию. Радикально-либеральная интеллигенция отказалась от сотрудничества с правящей бюрократией, потребовав ее отставки и замены всего правительственного аппарата своими людьми. А государь не пожелал ограничить свою власть в пользу оппозиции, исключил возможность обновления правительства представителями, пользовавшимися «общественным доверием». «В результате, — заключил Деникин, — радикально-либеральная демократия, не желавшая революции, своей собственной оппозицией способствовала созданию в стране революционных настроений, а социалистическая демократия всеми силами стремилась ко 2-й революции».

Деникинский взгляд на революцию по сути своей был весьма близок воззрениям центристской части либералов, ратовавших за царский манифест, созыв «бессословного народного представительства» с «правами высшего контроля законодательства и бюджета», за равенство всех перед законом и политические свободы, хотя и без всеобщего избирательного права.