Генерал Доватор (Книга 2, Под Москвой)

- Ты что ж это, хочешь, чтоб я тут с фашистами оставалась? - налетала на него дородная белокурая супруга. - Весь скот отправил, а мы, выходит, хуже животных?

- Скот велено было угнать, а мне уезжать не велено, - возражал Никита Дмитриевич. - Не пустят сюда германца, вот и весь сказ.

Он уже давно записался в партизанский отряд и включил в него всех дочерей, но держал это в строжайшем секрете.

Председателем колхоза его избрали недавно, во время войны. Он очень гордился оказанным ему доверием и отдавал все силы, чтобы сохранить колхозное имущество и помочь Красной Армии.

- Объясните, товарищи командиры, моей почтеннейшей супруге: разобьем мы германца иль нет? - торжествующе поглядывая на Пелагею Дмитриевну, спросил Никита Дмитриевич.

- А сам ты как думаешь, папаша? - хитро прищуривая монгольские глаза, спросил Алтухов.

- Мы люди русские, советские, фашистское ярмо никогда не наденем. Наполеон тоже вот приходил сюда. Трус всегда из-за угла бьет, нахрапом лезет, а получит сдачу, бежит без оглядки. Дадим мы ему сдачу, дадим! Я вот тоже... - старик едва не проговорился о партизанском отряде, но, спохватившись, умолк.

- Вот это правильно, папаша! - подтвердил Ковалев.

Из горницы выглянуло девичье лицо и тотчас же скрылось. За дверью послышался сдержанный смех.

- Не прячьтесь, все равно отыщем! - шутливо крикнул Ковалев.

- Да выходите, трусихи. Не съедят вас... - Никита Дмитриевич встал и распахнул дверь.

Из большой светлой комнаты одна за другой вышли три одинаково одетые, разительно похожие друг на друга девушки. Следом, точно шарик, выкатилась самая младшая, розовощекая, с синими, как у матери, глазами девочка лет тринадцати. Она смело подошла к командирам, подала руку и солидно отрекомендовалась:

- Серафима.

- Вот смотрите какие. Запрягай и паши. Никаких тракторов не надо! А эта, четвертая - куцавка. - Никита Дмитриевич поддал ей легонького тумачка.

- Папка, не дразнись! - шаловливо крикнула Серафима. - Он меня Ефимкой-куцавкой зовет, потому что я маленькая и коротенькая. Ну и пусть... А то дали какое-то имя - Серафима. Это в Язвищах попадья живет Серафима. Лучше уж я буду куцавенькая.

Все рассмеялись. В просторной чистой комнате с приходом девушек стало еще уютней и праздничней. Солнечно плескался за окнами морозный день. На массивный буфет из окна падали косые солнечные лучи. Открыв стеклянные дверцы буфета, синеглазая красавица, первая выглянувшая из горницы, достала груду тарелок и стала их перетирать. Это была самая старшая дочь, двадцатилетняя Зина, строгая и красивая.

Вторые две - Ольга и Евдокия - были близнецы. Это были добродушные, славные, миловидные девушки. Сейчас они вышли на кухню и помогали готовить закуску.

Ефимка со свойственным всем подросткам любопытством подсела к Ковалеву и заинтересовалась сначала его орденом, потом буркой.

- Замечательная! - восторгалась девочка. - У Чапаева тоже такая была. Можно померить?

- Пожалуйста! - Ковалев, сняв с гвоздя бурку, накинул ей на плечи.

Бурка, коснувшись пола, стала коробом.

- Ну, теперь совсем похожа на куцего Ефимку... - шутил Никита Дмитриевич.

Зина покосилась на сестренку блеснувшими глазами, строгие губы ее дрогнули в ласковой улыбке.

Ковалев, наблюдая за девушкой, понял, что внешняя суровость ее только маскировка, желание отличить себя от других. Было ясно, что семья Фроловых - крепкая. К Ефимке относятся снисходительно и любят больше всех.

Ефимка, подметая полами бурки крашеный пол, маршировала по комнате, задрав кверху нос.

- На огород бы тебя поставить заместо пугала, - смеялся отец.

- Очень даже хорошо, только немножко длинная... - не обращая внимания на шутки, заметила Ефимка. - Вот Зиночке будет как раз. А ну, померяй! Красота будет! - приставала сестренка.

- Как тебе только не стыдно! Ведь ты же настоящий мальчишка, Ефимка, - строго проговорила Зина, расставляя на столе тарелки.

- Ну и мальчишка! Что ж из этого?

Зина, ничего не ответив, вышла на кухню.

- Отчего она у вас такая сердитая? - тихонько спросил Ковалев у Ефимки.

Такой вопрос подстрекнул Ефимку к таинственности и расположил к откровенности. Оглянувшись на отца, который увлекся с Алтуховым разговорами о колхозных делах, Ефимка подсела к Ковалеву и начала шепотом рассказывать сестрины секреты:

- Наша Зина такая ученая, такая ученая, и не знаю, как вам сказать. Книжки читает по целым ночам и на скрипке играет. Она у нас в Москве училась, а теперь сюда приехала. Ей папаша новую скрипку купил. Лакированная, а Зина говорит, что инструмент никуда не годится. Привередница она у нас, гордая, но хорошая. А Ольга с Дуней плясать любят и песни петь. Они на трактористок учились. Мы все вместе спим. Они сказки любят рассказывать. От папаши научились. Ох, сколько он знает сказок! Всю ночь не уснешь. Хороший у нас папаша! Правда?

- Замечательный батька! - восторженно откликнулся Ковалев.

- А мы прошлый год заработали две тысячи трудодней. Все работали, и Зина тоже. Она только зимой учится, а летом приезжает в колхоз. Папаша говорит: кто меньше двухсот трудодней заработает, тому никаких подарков не полагается.