Генерал Ермолов

   — Эх, водки бы, Максимович, — вздыхал Ермолов.

   — Нету нашей водки. Вышла вся. А местную не решаюсь подавать. Дрянь потому что.

После ужина читали приватную переписку, курили. Слушали рассказы Фёдора о странных нравах местных жителей.

   — Да-а-а-а, парень — вздыхал Ермолов. — Терзаюсь я очень, наблюдая бытие местного люда. Нелепость, злодейство, распутство. Необходимы срочные перемены в управлении здешними местами. Но сначала загоним врага в горы, а тут, возле нас, пусть остаются те, кто способен к мирному труду.

   — Получил ли ты, Алёша, высочайшее одобрение этих планов? — Вельяминов был как обычно не весел и не задумчив, а словно ленив. Смотрел отрешённо, говорил холодно, медленно и тихо.

   — Подобные дела надо совершать решительно, не дожидаясь повелений, — отвечал товарищу Ермолов. — Я сделаю опыт, который и правительству понравится. Победителей не судят, Алёша.

   — Засохли мы с тобой, брат, над бумагами. Завтра расставаться предстоит, а ты всё о делах. На приватную переписку времени не остаётся.

   — Остаётся! — Ермолов вскочил, забегал по шатру. В руках его было очередное послание. Фёдор тоже встал. В сторонке, при свете свечей, вставленных в канделябр, он чистил оружие главнокомандующего.

   — А вот любопытная эпистола. Послушай, Алёша.

И Ермолов начал читать:

«Сим доношу до Вашего сведения, многолюбезный Алексей Петрович, что путешествие наше чрез горы Кавказа было превратностей разных преисполнено. И в частности самое неприятное приключение произошло в любезном Вашему сердцу месте, крепости Коби.

Слухами Кавказская земля полнится, рассказами и преданиями. Среди оных имеются и романтичнейшие истории. Доводилось слышать мне о вашем двухмесячном сидении в снежном заточении в этой самой Коби. Равно как и о неизъяснимых прелестях дочери хозяина замка. Безусловно, встреча с прекрасной Сюйду стоила и пережитых мною треволнений, и страха быть ограбленным бандитскими шайками, коими наводнены эти суровые места».

   — Ну так уж и «наводнены»! — возмутился Вельяминов.

Алексей Петрович вздохнул:

   — А ты послушай-ка, Алёша, что далее пишет этот первейший из лизоблюдов:

«Глаза княжны, подобные кускам средиземноморского янтаря, наполнились влагой, когда я помянул о недавней и случайной встрече с вами на военных тропах. Как трогательно её живейшее волнение о Вашем здоровье. С чудеснейшей ревностию расспрашивал она о Вашем быте и прочих подробностях жизни, о том, как выглядите вы, и даже о том, какого сукна был на вас мундир и какого качества рубашка. Я изложил всё как умел и, разумеется, только лишь одну святую правду».

   — Твоему армянскому приятелю не коммерцией заниматься, а романы писать следовало бы... чувствительные, — Вельяминов усмехнулся.

Вторую неделю служил Фёдор при штабе Ермолова. Почти ежедневно приходилось видеть казаку и главнокомандующего, и начальника его штаба. Но улыбку на лице Алексея Александровича Фёдор видел впервые.

Сделав пару глотков кахетинского из обычной глиняной кружки, примостившейся на столе среди бумаг, Ермолов продолжил:

«Не имея намерения вторгаться в Ваши интимности, всё же считаю своим долгом сообщить: вышеозначенный замок оставлен был нами в самом печальном положении, а именно — в осаде. Едва отошли мы с нашими ослами и верблюдами на пять-шесть вёрст от Коби, как догнал нас мальчишка, воспитанник почтеннейшего Абубакара, мальчишка-черкесёнок, имени коего я не запомнил. Сей шустрый отрок прискакал весь в крови, на запалённом скакуне воспитателя. Он принёс нам известие о внезапном нападении лезгин, попытавшихся с ходу штурмовать Коби. Бандитов отбили. Мальчишке же под покровом ночи удалось ускользнуть. Его отправили обитатели замка нам вдогонку, дабы передать весть об их плачевном положении и просить о помощи. Раненого отрока мы оставили в Кайшанурской крепости, на попечении тамошнего эскулапа.

Далее путешествие наше протекало вполне благополучно до самого Душета.

По прибытии к границам грузинским, подвергли нас двухнедельному содержанию в карантине. Словно одного окуривания было не достаточно. Переворошили весь груз. Часть товара попорчена, а кое-что и вовсе утрачено. Нет, я не сетую, Алексей Петрович. Я лишь изумляюсь. Будь карантинная служба добросовестной, чумная болезнь не блуждала б непрестанно по горам и предгорьям. А так получается следующая странность: распространению чумы оне не препятствуют, а лишь чинят притеснения мирным негоциантам, портя их ценные грузы. Начальник карантина в Душете, известный Вам полковник N, любезно принял нас, но пойти на уступки и пропустить своевременно через карантин не пожелал. За сим остаюсь преданнейшим вашим слугой».

   — Далее следует подпись, Алёша: «князь Арутюн Гогарац».

Ермолов вскочил, забегал по шатру взад и вперёд.

   — Враль знатный, твой армяшка. Корыстный враль. Но пишет хорошо, сволочь. Цветисто излагает. Где в этой эпистоле ложь, а где — правда, можно только угадывать...