«Честью отвечаю Вам, — писал он матери Швецова, — что заступающему моё место будет вменено в особую обязанность обратить внимание на участь вашего сына, и он столько же усердно будет о том заботиться, как и я сам. Нас всех должна побуждать к тому обязанность печься об участи товарищей по службе»{376}.
Прежде чем отправиться в Тифлис, Ермолов приказал генералу Ивану Петровичу Дельпоццо собрать всех кумыкских князей и владельцев, через земли которых был провезён Швецов, заключить их в Кизлярскую крепость и объявить, что если через десять дней они не добьются освобождения пленника, то все (восемнадцать человек) будут повешены. Так с похитителями русских людей на Кавказе до сих пор никто не разговаривал.
Пытаясь спасти свою жизнь, арестованные сумели добиться понижения суммы до десяти тысяч рублей. Но Ермолов не намерен был платить и этих денег от имени правительства. Алексей Петрович договорился с Султан-Ахмед-ханом аварским, «другом всех мошенников», внести выкуп от своего имени. Ему удалось скостить эту цифру до восьми тысяч. Позднее, когда Швецов был уже на свободе, наместник компенсировал его расходы{377}.
Майор Швецов был освобождён, позднее прославился в боях против чеченцев и дагестанцев под командованием легендарного генерала Мадатова, но прожил недолго. Неведомая нам болезнь скрутила его в Дербенте и свела в могилу.
Там же, в Георгиевске, Ермолов вник в так называемые «кабардинские дела» и сделал первый шаг к их решению. Не стоит, однако, опережать события…
Кабарда, раскинувшаяся от предгорьев Кавказа до южнорусских степей, никогда не имела чёткой границы с Россией. Отношения между странами с давних пор были добрыми, но под влиянием Крыма и Турции они испортились, что выразилось в грабительских набегах кабардинцев на терские и кубанские поселения.
Вразумлять кабардинцев ходили с войсками многие российские генералы — Медем, Якоби, Потёмкин, Глазенап, Булгаков и, наконец, Дельпоццо. И надо сказать, в их лице они нашли очень достойных противников, с которыми нельзя было не считаться.
Кабардинцы приняли российское подданство ещё в XVI веке, из которого то выходили, то снова возвращались. Потеряв значительную часть населения в годы эпидемии чумы, они не могли рассчитывать на успех массового восстания. Но их тактика нападения на прилинейные поселения мелкими группами или даже в одиночку наносила русским не меньший ущерб, чем общий вооружённый мятеж. Вот как понимал Алексей Петрович ситуацию, сложившуюся в этой части Северного Кавказа:
«Правительство допустило водворение в Кабарде мусульманской веры, и получило священнослужителей, озлобленных против нас. Порта с намерением подсылала их
Корыстолюбивые муллы взяли на себя разбирательство дел, прежние суды были уничтожены. Князья и лучшие фамилии потеряли всякое влияние, лишились всякого уважения в народе, и мы не могли иметь
Государь требовал при наведении порядка использовать прежде всего меры убеждения и лишь в крайнем случае допускал насилие, чтобы не давать кабардинцам повода обвинять русских в напрасном пролитии крови.
Близ Георгиевска Ермолова встречали кабардинские князья, явившиеся кто по доброй воле, а кто по вызову. Он долго разговаривал с ними, советовал удерживать своих узденей от разбоев, которые могут повлечь за собой строгое наказание. Алексей Петрович не обольщал себя надеждой, ибо хорошо «знал, что все они много обещают и ничего не исполняют, но не мог приступить к мерам смирения», не зная, какие дела ожидают его по прибытии в Тифлис.
Покидая Георгиевск, главнокомандующий приказал взять от Кабарды заложников, предупредив, что за всякий разбой на линии они будут расплачиваться своей жизнью.
В то же время он обратил внимание на дисциплину среди донских казаков, нёсших службу на передовых пикетах. Они позволяли кабардинцам совершенно безнаказанно разбойничать в пределах России, нередко спали на посту. Алексей Петрович отдал под военный суд двух младших офицеров, обвинённых в нерадивом отношении к делу.
10 октября 1816 года Алексей Петрович прибыл в Тифлис и приказом объявил о вступлении в командование отдельным Грузинским корпусом.