Генерал-губернатор

— Как насчет тоста? — Омура взял бокал и задумчиво посмотрел на газовый фонарь через него.

— Не обязательно, но как вам угодно.

Полковник улыбнулся.

— Я просто скажу словами моего любимого поэта, Одзава Роаи, он жил в восемнадцатом веке… — после чего с блаженной улыбкой продекламировал нараспев:

Все тяготы мира
На деле несут человеку
Великое благо,
Но как бы узнал я об этом,
Когда бы на свете не пожил?

И воскликнул, отпив из бокала.

— О-о-о, это действительно божественно. Чем-то напоминает коньяк, но лучше, много лучше…

Я хмыкнул:

— Коньяк и рядом не стоял. Пожалуй, я вам отвечу тоже стихами.

Враг помогает, друг вредит;
Вкус мы находим только в сене;
Бесстыдник тот, кто терпит стыд;
Без равнодушья нет влеченья;
Порука силы — ослабленье;
Бывает мышь страшней, чем слон;
Примета памяти — забвенье;
Не глуп лишь дурень, что влюблен…

По лицу полковника пробежало удивление.

— Очень изящно и очень глубокий смысл. Кто написал эти стихи?

Я невольно улыбнулся, вспомнив шута Франциска Наваррского.

— Франсуа де Монкорбье, он жил во Франции, в пятнадцатом веке. Его еще называли Франсуа Вийоном.

— Кем он был?

— Поэтом и очень умным человеком. Но бог с ним. Самая пора снова наполнить бокалы. Ваше здоровье… Да, хотел спросить, вы говорили, что испытываете искреннюю симпатию ко мне?

— Да, вы мне нравитесь, месье де Лавардан, — подтвердил японец. — Я восхищаюсь вами. Можно сказать, вы даже мой кумир.

— И при этом, прекрасно осознаете, что я враг. Не вступает ли это в противоречие с первым утверждением?

— Нет, не вступает. Все дело в сатори… — спокойно ответил Омура. — Сатори — конечная цель всех духовных и физических упражнений. Прозрение, просветленность. У человека достигшего просветления открывается «третий глаз», и он начинает видеть действительность как бы со стороны за счет обостренной восприимчивости всех пяти чувств.

«Очередная буддистская мура… — подумал я. — Но звучит заумно и красиво…».

Но ничего озвучить не успел. Нас нашел Тайто.

— Отец… — айн застыл в нескольких шагах от нас и поклонился.

Я ему кивнул и обернулся к японцу.

— Ну что, полковник. Насколько я помню, вы вызывали меня на поединок? Ваше желание еще действительно?

— Почту за честь, — с каменным лицом ответил Омура.

— В таком случае, приступим. Для начала мы вернемся на бал, покажемся там, после чего поочередно покинем наших гостеприимных хозяев. Моя машина будет ждать вас в начале улицы.

Японец поклонился.

— Мне необходимо заехать за мечом.

— Конечно, я подвезу вас.

— Со мной будет два человека, вы вольны взять столько же.

Омура отрицательно качнул головой.

— Я останусь без сопровождения. Мне просто негде взять достойных свидетелей.

— В таком случае — я тоже.

Мы вернулись на бал, а примерно через час встретились у моей машины.

— Я отговорился тем, что мне нездоровится, — сообщил Омура. — И у меня есть предложение, мистер де Лавардан. Я снимаю небольшой дом в пригороде. Там есть вполне прилично оборудованный зал для упражнений — отличное место для поединка. Живу я только с женой, так что нам никто не помешает.

— Жена не помешает?

Омура пожал плечами.

— Конечно, нет. Кимико — жена самурая. Она все понимает. Она никому ничего не скажет, даже если вы меня убьете. Просто не сможет уже сказать…

Я не стал задавать лишних вопросов и молча кивнул.

Не думаю, что в доме полковника меня будет ждать засада. Слишком уж затейливая получается комбинация, даже для хитромудрых азиатов и очень трудная по исполнению. К тому же, затея с поединком и так не самая умная, так что, как я всегда говорю, коготок увяз, всей птичке пропасть.

Впрочем, некоторые меры на случай неприятных неожиданностей я все-таки принял.

Через час мы добрались до небольшой виллы на окраине города. По совету Омуры я оставил машину на соседней улице, а к самому дому мы дошли пешком. Внешне домик ничем не отличался от любого американского, но как только я переступил порог калитки, как сразу попал в Японию. Светящиеся бумажные фонарики, вымощенные камешками дорожки, цветы и карликовые деревья. Где-то мелодично посвистывали невидимая птички, мерно журчала вода и цокал фонтанчик из бамбуковых трубок.

Из дома вышла миниатюрная японка в цветастом кимоно, и деревянных сандалиях в форме скамеечек. Я ожидал увидеть на ее лице маску из белил, но жену полковника украшал только искусно сделанный макияж и высокая причудливая прическа.

Омура бросил резкую фразу. Непосвященный человек мог бы подумать, что он обругал жену, но я с грехом пополам уже выучил основы японского и понял — он просто сообщил ей, чтобы встречала уважаемого гостя. С которым… с которым у него состоится поединок.

На лице японки не промелькнул ни малейших эмоций, и она тут же склонилась в глубоком поклоне.