Генерал Карбышев

На нюрнбергских заводах выходили из строя станки, агрегаты, срывался выпуск машин. Лейтенант Батохин вызвал аварию 100-тонного пресса, а сам во время этой диверсии лишился руки. Старший лейтенант Осинкин привел в негодность на заводе в городе Фюрте все электромоторы гальванического цеха. На авиационном заводе «Мессершмитт» и танковом заводе «Манн» в наружных и внутризаводских уборных в середине 1943 года немцы обнаружили целые склады ценных деталей к моторам.

Во время очередной бомбежки Нюрнберга советские девушки подожгли местную «кранкенкассе» — больничную кассу.

Не будучи в состоянии обнаружить виновных в саботаже, диверсиях и вредительстве, фашисты расстреливали первых попавшихся…

Переводчик русского блока госпиталя Лангвассер, военнопленный офицер югославской армии, коммунист, профессор Станислав Степанович Евтиядис записал в своем дневнике, который он вел в Нюрнбергском лагере:

«…Привезли к нам в больницу советского старшего лейтенанта, у которого было девять ранений, одно из огнестрельного оружия и восемь штыковых. Он получил их от солдата-фашиста за отказ работать на военном заводе.

Рабочая команда банщиков карантина, состоявшая из советских военнопленных офицеров-танкистов во главе с коммунистом Е. И. Тыженко, тоже отказалась перейти на минный завод. Ее посадили в штрафной карцер со строгим режимом. Через неделю команду снова привезли на завод. И снова последовал неизменный карбышевский ответ: „Работать на врага не будем!“ Команду изолировали от остальных военнопленных. Лишили пищи. Лагерь собирал и тайно передавал им хлеб, и танкисты не сдавались.

Стояла глубокая осень, шли холодные проливные дожди. Однажды рано утром на аппельплаце раздались команды: „Вставай!“, „Ложись!“, „Вставай!“, „Шагом марш!“, „Бегом!“. Солдаты охраны шли за раздетыми донага людьми следом и кололи их штыками, когда кто-либо недостаточно быстро выполнял команду. Так продолжалось с утра до вечерней поверки семь дней подряд, но команда танкистов по-прежнему не сдавалась.

Весь лагерь был возмущен зверством фашистов. Генерал Карбышев и другие старшие офицеры написали коменданту лагеря протест, но он, как следовало ожидать, остался без ответа. Пытки продолжались с прежней жестокостью.

Тогда весь лагерь объявил голодовку. Команду срочно отправили в тюрьму, а оттуда в другой концентрационный лагерь»[17].

Однажды начальник лагеря полковник Пелит, увидев в бараке Карбышева, подошел к нему и что-то сказал. Карбышев возмущенно, нарочито громким голосом ответил:

— Ваша новость о том, что меня в ближайшие дни снова повезут в Берлин, мне крайне не нравится. Я уже был там два раза, в третий со мной говорить не о чем. Я советский человек и изменником Родины никогда не буду. Если в вашей власти отменить поездку — сделайте это. Общего языка с фашистами у меня не было и быть не может.

«…Одно время фашистские „пропагандисты“ и предатели из РОА, — свидетельствует П. П. Кошкаров, — зачастили к больным и раненым в госпиталь Лангвассер. Они занимались распространением среди военнопленных фашистских газет „Клич“, „Заря“ и антисоветских листовок. Карбышев повел активную борьбу с фашистскими пропагандистами.

Однажды майор РОА предатель Голушко принес в госпиталь свежий выпуск газеты „Клич“ и предложил экземпляр Карбышеву. Генерал взял его.

Голушко хотел уже пойти дальше по палатам, но Дмитрий Михайлович остановил его и спросил:

— Прошу извинить, майор, кто вам поручил заниматься распространением этой заразы? Ведь вы советский гражданин, советский народ платил вам деньги за службу в Красной Армии, учил вас, а вы чем занимаетесь?

Голушко заплакал, бросил газеты и ушел. Больше в госпитале он не появлялся. А вскоре стало известно, что он ушел из РОА, за что его отправили в концлагерь уничтожения.

Через некоторое время в госпитале появился уже не майор, а полковник РОА и стал вербовать выздоравливающих к власовцам.

Услышав посулы вербовщика, Карбышев подошел к нему и громко спросил:

— Скажите господин, откуда вы родом?

— Белорус.

— Это куда и против кого вы предлагаете нам идти воевать? Сколько сребренников вам платят хозяева?

Полковник молчал.

— Каким же ничтожеством надо быть, чтобы стараться помогать нашим врагам кровью своих братьев! — воскликнул генерал.

— Подлец, предатель, изменник, — закричали военнопленные со всех сторон.

Полковнику пришлось быстро ретироваться».

Капитан А. С. Бабенко слышал одну из речей Д. М. Карбышева, произнесенную у проволочного ограждения, отделявшего генеральский барак от остальных помещений. Страстные, от самого сердца шедшие слова на всю жизнь остались в памяти капитана. Вот что запомнил Бабенко: