Генерал Карбышев

— Напрасно вы, генерал и профессор, кичитесь так своим патриотизмом и ученостью. Имейте в виду, что Германия в скором времени применит в войне такое новое оружие массового уничтожения, что от СССР и его войск не останется и следа. А вы, генерал, своим упорством и нежеланием помочь великой Германии в ее победе добьетесь того, что закончите свою жизнь на виселице.

Карбышев спокойно возразил:

— Советские ученые, наверное, тоже не сидят сложа руки, они тоже совершенствуют свое оружие…».

Узнав о том, что Карбышев отказался принять условия главной квартиры инженерных войск, гестапо попыталось соблазнить его другим предложением.

Узник Майданека врач Л. И. Гофман-Михайловский рассказывает о том, как уговаривали фашисты советского генерала перейти на службу в РОА:

«— Если вы не хотите служить Немцам, служите русской армии, созданной и руководимой генералом Власовым. Он борется с оружием в руках против коммунизма. Время Советской власти сочтено, измена не будет тяготеть над вами.

— Предательство Родины — наибольшее преступление для меня. Воинскую честь я всегда ставил выше своей жизни. Я не способен на измену и вечный позор, — ответил Карбышев»[14].

Тогда гестаповцы, по свидетельству П. П. Кошкарова, попробовали свой излюбленный метод — шантаж.

— Напрасно вы упорствуете, генерал, жертвуете своим здоровьем, а быть может, и жизнью, — для кого? Ведь вы вашей Родине и партии больше не нужны — там вас считают предателем и изменником.

— Перед моей Родиной и партией я отвечу сам. Напрасно вы, господа, этим озабочены…

И тогда терпению гестаповцев пришел конец. Их взбесило упорство старого генерала. Но азарт борьбы с ним оказался сильнее его вполне логичных доводов.

Что же еще испробовать?

Решили предложить Карбышеву свидание с Власовым.

Дмитрий Михайлович отказался от встречи с предателем.

В арсенале гестапо оставалось только одно средство — провокация.

Гестапо отправило узника-генерала в город Бреслау, в лагерь. Здесь с ним встретился военнопленный танкист А. П. Есин.

«…В Бреслау, на улице Тира, № 19, в громадном здании бывшего ресторана охотников, напоминавшем по внешнему виду вокзал и обнесенном еще до войны железной оградой, поместился штаб и пересыльно-вербовочный пункт РОА, а также лагерь для советских военнопленных.

Отправляя сюда Карбышева, гестапо рассчитывало, что на пересыльно-вербовочном пункте РОА упрямый генерал увидит собственными глазами, как советские военнопленные добровольно вступают во власовскую, армию, чтобы вместе с фашистами воевать против коммунистов.

Командование лагеря Бреслау, гестаповцы и их пособники из РОА лезли из кожи вон, чтобы расположить к себе непреклонного советского генерала. Они предложили ему отдельную хорошо обставленную комнату. Разрешили питаться в офицерской столовой, еду для него готовили в немецкой кухне.

Карбышев понял маневры шантажистов и наотрез от казался от предложенных привилегий.

— Разве вы забыли, что я военнопленный? Я буду жить так же, как все.

Все же генерала поместили на втором этаже центрального здания, в конце коридора, в углу, отгороженном стульями до потолка. Рядом круглосуточно стоял часовой с винтовкой. Обслуживать генерала назначили советского военнопленного Г. Г. Королева, бывшего машиниста паровозного депо станции Барановичи. Карбышеву ежедневно приносили свежие немецкие газеты.

А в штабе и на пересыльно-вербовочном пункте РОА бурно развивали свою деятельность ставленники Власова Находившийся на службе гестапо капитан Игорь Голицын и другие белоэмигранты, а также офицеры-гестаповцы распространяли среди военнопленных выходивший на русском языке фашистский листок „Северное слово“, который не скупился на сообщения о падении Москвы, о голоде в СССР, о разгроме Красной Армии на Волге, капитуляции Советского Союза. Листок взахлеб восхвалял „новый порядок“ немецких оккупантов.

Подвизался на пункте и бывший царский генерал белогвардеец Краснов, печально известный глава контрреволюционного мятежа против Советской власти на Дону. Облаченный в генеральскую казачью форму царской армии, битый генерал выступал перед военнопленными с речами, призывал на „священную войну“ против коммунистов, комиссаров и евреев, чтобы на развалинах советского государства создать „новую Россию“. Истошные эти речи успеха не имели.

Карбышева, как и других советских военнопленных, вызвали в штаб РОА.

Дмитрий Михайлович не явился на вызов. Но это не помешало гестаповцам усиленно распространять в лагере и на пересыльно-вербовочном пункте слух о том, что генерал Карбышев сдался, перешел добровольно на сторону великой Германии и скоро займет видный пост в „армии“ Власова.

Но у той лжи оказались короткие ноги. Хотя военнопленные при встрече с генералом могли обменяться с ним лишь короткими фразами, они ясно понимали: немцы по-прежнему ничего не могут от него добиться.

Каждое утро Карбышев прогуливался в большом липовом парке лагеря. В одну из таких прогулок его „подстерег“ лейтенант Павел Дмитриевич Матвеев:

— Прошу прощения, генерал! Скажите, вы провокатор или настоящий советский человек, генерал-лейтенант Красной Армии?