Генерал Карбышев

Наступили сумерки. С Альп подул резкий холодный ветер. Мороз усиливался. От истощения и холода люди падали, умирали. Группа обреченных узников редела.

Поздно вечером оставшихся в живых перегнали на площадку между баней-прачечной и каменной «стеной плача», которая находилась слева, возле одной из центральных башен у ворот лагеря.

Надвигалась ночь. Дмитрий Павленко еще в сумерках заметил Дмитрия Михайловича. Согнувшись, он растирал свои больные ноги. Павленко окликнул его. Дмитрий Михайлович, увидев попутчика по вагону, обрадовался. Его небольшая, худая фигура выпрямилась. Он помахал ему рукой и крикнул слабым голосом:

— Держитесь, товарищи, победа будет за нами!

Около 11 часов ночи всех повели в баню.

На миг мелькнула искра надежды…

У входа в душевую помощник коменданта Бахмейер достал из кобуры револьвер и, показав его одному из заключенных, предложил ему застрелиться. Когда тот отказался это сделать, он убил его выстрелом в голову.

Заключенных вогнали в баню и пустили из душа сначала холодную, а затем горячую воду, предварительно закрыв трапы для стока. Вода в подвале душевой поднялась выше пола примерно на пятьдесят сантиметров. Люди падали, захлебывались в воде, тонули. Кое-кто пытался взобраться на площадку, имевшуюся в душевой, но ее заблаговременно заняли эсэсовцы и сталкивали узников в воду.

Прошло полчаса. Открыли дверь. Живые ринулись во двор. С них стекала вода, которая тут же замерзала на телах. Измученные, посиневшие жертвы дико приплясывали. Не давая людям опомниться, эсэсовцы погнали их к сторожевой вышке.

Когда в лагере пробили отбой, на аппельплаце появилась компания пьяных эсэсовцев во главе со страшилищем всего лагеря Шпатсом. Через несколько минут, вооруженные длинными резиновыми шлангами, привинченными к пожарным кранам, они стали обливать заключенных ледяной водой.

Крики, стоны, предсмертная агония. Люди постепенно обрастали ледяной коркой, голоса их стихали, обрывались…

Все, что нами рассказано о Маутхаузене, подтвердил участник французского Сопротивления Эмиль Валле. Его письмо, присланное нам из Парижа, начинается словами:

«Я это видел, пережил. Я был среди узников Маутхаузена, одним из них…»

Письмо кажется сухим, изобилует цифрами. Но каждая цифра ранит сердце, вызывает лютую ненависть к гитлеровским изуверам.

«…В январе и феврале 1945 года союзники преследовали последние части эсэсовцев. На фронтах быстро продвигались советские воины-освободители, те, кто только и мог распахнуть ворота лагеря, где мы столько страдали.

Фашисты, отступая, с садистским бешенством разрушали, убивали, умножали количество своих преступлений.

…Все лагеря вблизи фронта были эвакуированы.

Длинные колонны истощенных от голода заключенных потянулись по дорогам. Шли, невзирая на погоду, — в снег, мороз, без еды, по четыре-пять и больше суток подряд.

Иногда нас подвозили поезда, составленные из побитых товарных вагонов без крыш или открытых платформ. Горе той голове, которая поднимется над другими: ее сейчас же пробьет пуля эсэсовца, он, развлекаясь, щелкнет затвором автомата и пошлет пулю в живую цель, как в тире.

Во время эвакуации лагерей Освенцима и Верхней Силезии многие узники были убиты в дороге…

В начале февраля 1945 года в двенадцатиградусный мороз нас отправили из Заксенхаузена, и 16 февраля мы прибыли в Маутхаузен. По назначению прибыло меньше половины. Но администрация лагеря нашла, что и это слишком много. Она решила уничтожить еще до 500 человек, среди них оказался и генерал Дмитрий Карбышев.

После долгих и жестоких издевательств всех отобранных узников заставили раздеться, унесли одежду и оставили голыми во дворе до шести часов вечера.

В этот час проверили, кто еще держится на ногах, не свалился. И опять оставили в том же положении на морозе.

К ночи температура воздуха резко понизилась, ветер залютовал. А люди стояли голыми. Среди обреченных было много детей. Своими согнутыми от холода телами взрослые прикрывали детей, прижимались друг к другу, чтобы леденящий мороз уносил меньше жертв.

Лагерные палачи, однако, считали, что узники умирают недостаточно быстро. Эсэсовцы стали загонять их в душевую. Через полчаса заключенных снова выгнали во двор.

Я видел, как мокрые люди из душевой шли по снегу, подставляя изможденные тела ледяному ветру. Видел, как их загоняли обратно в душевую и оттуда снова — на мороз.

Так повторялось трижды. Десятки узников уже лежали, скошенные смертью.

Оставшихся в живых заставили плясать. Их расставили друг против друга и приказывали бежать — одних к ограде лагеря, других — наперерез — к прачечной. Они бежали, сталкивались, падали и не поднимались. Если кто на земле шевелился, пытался встать, того добивали дубинками или топорами.