Генерал Коммуны

Чувствуя, что начинается бред, Домбровский напряг всю свою волю, борясь с желанием выхватить пистолет и всаживать пулю за пулей в орущий рот Пиа, — тогда, наверное, оборвется визгливый крик и наступит такая тишина, что все услышат, как там, за окнами, по спящим улицам, ближе и ближе стучат кованые сапоги версальских солдат.

Но вот высокий, вздрагивающий старческий голос гневно поднялся над шумом:

— Вы все спорите, а версальцы убивают коммунаров в центре города!

На трибуне Делеклюз — военный делегат Коммуны. Чахоточными пятнами румянца пылают его морщинистые щеки.

— В такой момент тратить время на вопросы самолюбия!

«Наконец-то!» — облегченно думает Ярослав. Как будто распахнули окно и свежий воздух обдал его горячую голову.

— …пробил час действия! Если Коммуна и Комитет не сумели обеспечить победу, то ее добьется народ. Мы дадим ему свободу действия и пойдем с ним на баррикады!

Домбровский насторожился.

— …всякие штабы ослабят нашу силу. Версальцы, войдя в Париж, погибнут в нем. Каждый дом — крепость! Сегодня место народу, место борцам с засученными рукавами.

«Что он говорит?» — недоумевает Домбровский. Он оглядывается по сторонам и на всех лицах видит выражение того же согласия и радости, которое он сам испытал минуту назад. Домбровский изо всех сил трет лоб, пытаясь разобраться в происходящем. Громкие аплодисменты звучат для него как треск рухнувшего здания.

Делеклюз спустился вниз, и его плотной толпой окружили члены Коммуны. Домбровский с несвойственной ему грубостью растолкал плечами людей, схватил Делеклюза за руку и оттащил в сторону.

— Что ты делаешь, гражданин Делеклюз? Распускать армию нельзя! Нас перережут поодиночке, как баранов. Вы помогаете версальцам. Разве можно отстоять город без армии? Послушай, Делеклюз, только не это! Еще можно что-то сделать. Пока есть армия, мы — государство, а не бунтовщики. Армия — это наша надежда!.. Последнее, что у нас есть. Мы оттянем войска от Врублевского. На рассвете артиллерией ударим с Монмартра… только не распускай армию. Это безумие!

Делеклюз ласково высвободил сухие слабые пальцы из рук Домбровского.

— О нет! — сказал он с еще не остывшим возбуждением. — Если наша армия до сих пор не сумела… Парижанин лучше всего дерется на своей улице. Он специалист баррикадной войны. У нас свои традиции. Ружье в руках, камни мостовой под ногами — и ему наплевать на всех стратегов… И потом, — добавил он, утешая, — может быть, я неправ, но что другое может их так же скоро преобразить?!

Они молча поглядели в зал, — там царило возбуждение. Лицом к лицу встретиться с врагом. К черту всякие заседания, планы, обсуждения: стрелять — вот что теперь надо! Всем надоела двухмесячная осада. Победа или смерть! В своем квартале они сумеют задать трепку версальской сволочи. Каждый знал, что ему делать, куда идти. Все члены Коммуны должны были организовать оборону в своих округах. Никакая сила не могла заставить их изменить принятого решения. Домбровский понял это и, молча попрощавшись с Делеклюзом, вышел из зала, опираясь на плечо Рульяка.

Пройдя длинный полутемный коридор, они вошли в пустую комнату, и Домбровский продиктовал Грассе две записки — одну Фавье, другую Врублевскому. Он сообщал о решении Комитета общественного спасения и подробно перечислял все то, что нужно было сделать, чтобы это решение не привело к катастрофе.

Обе записки должен был отвезти Грассе. С Домбровским остался Рульяк. Они спустились вниз, в лазарет. Домбровскому сделали перевязку, и ему стало немного легче. Теперь он мог двигаться без посторонней помощи. Не слушая доктора, он вышел с Рульяком на площадь перед ратушей.

Оставалось одно последнее дело.

— Ты слыхал, Рульяк? Они не хотят будить Париж, — сказал Домбровский, останавливаясь под фонарем, чтобы лучше видеть лицо Рульяка. — Версальцы будут занимать улицу за улицей… Квартал за кварталом… И город будет спокойно спать. А завтра парижане проснутся и тоже ничего не будут знать, пока версальцы не появятся у них под окнами.

— Нужно разбудить людей, — убежденно сказал Рульяк. — Мало ли что они приказывают. — Он вдруг начал ругаться: — К чертям собачьим все их приказы! Раньше они о нас не думали, а теперь приказывают.

— Довольно разговоров! Надо ударить в набат. Всю ответственность я беру на себя. Я первый раз в жизни нарушаю приказ, и то, кажется, слишком поздно… Ну да ладно… Отправляйся в штаб. — Домбровский объяснил Рульяку, что надо делать. — Чего еще? — сердито спросил он, видя, что Рульяк мнется, не уходит.

— Да вот… как же я тебя, гражданин, оставлю?

— Это что еще за нежности? — Домбровский криво усмехнулся. — Ты можешь вернуться в свой Бельвилль. Я уже не главнокомандующий, и ординарцев мне иметь не положено. Так что сделаешь дело — и домой спать.

Рульяк даже не счел нужным отвечать на такое нелепое предложение.

— Я должен знать, где мне найти вас, — настаивал он.

Домбровский подумал: ну что ж, пусть приходит утром в ратушу.

Вот и кончены все дела.