Генерал Раевский

После голосов речистого митрополита и других духовных лиц голос Павла звучал не столь торжественно, дважды он сбивался, а под конец едва не дал петуха.

Потом в честь императора в Москве состоялся бал, на котором собралась вся московская знать. И там Павел встретил Анну.

Большие, выразительные глаза девушки смотрели на него так, словно хотели увести его. Не отличавшаяся красотой, его любовница Екатерина Нелидова не шла ни в какое сравнение с ней, лучезарной, чистой, желанной.

   — Кто такая эта милая шатенка? — спросил он Кутайсова.

   — Ваше величество, я давно слежу за ней, она прекрасна. Скажу даже больше: она потеряла из-за вас голову.

   — Вы шутник. Она ведь ещё ребёнок.

   — О-о! Вы ошибаетесь. У неё есть младшая сестра, и та уже на выданье. А эта — созревший плод.

   — Так кто же она, эта прекрасная дама? Что вы о ней знаете?

   — Она старшая дочь сенатора Лопухина. Третьего дня вам его представляли.

   — Ах, Лопухин! Помню, помню.

Анну предупредили, что император ангажировал её на вальс, и зал, при зависти многих, о том сразу узнал. Танцевала она легко, свободно, повинуясь каждому желанию партнёра.

   — Вальсировать с вами — одно удовольствие, — сказал он и осторожно добавил: — Вы прекрасны, дитя моё.

Она вспыхнула, зарделась, однако не отвела глаз.

   — Я стараюсь, ваше величество... Ради вас, — произнесла она и кокетливо откинула прелестную, в кудряшках, головку.

За ними наблюдало много людей, и, казалось, их мимолётные фразы слышали все. И глаза их говорили обо всём.

Сидевшая рядом с императрицей фрейлина Нелидова сказала ей:

   — Кажется, его императорское величество нашёл очередное увлечение, и боюсь, что на этот раз серьёзно и надолго.

   — Не впервой, душа моя, — сохраняя достоинство, ответила та.

Мария Фёдоровна была второй женой Павла. Первая, Вильгельмина, в православии Наталья Алексеевна, умерла при родах, прожив с ним недолго. Павел любил её, однако, как ни горевал, через полгода сыграл вторую свадьбу. На этот раз избранницей стала принцесса Вюртембергская София Доротея, нареченная Марией Фёдоровной.

Это была спокойная, сдержанная женщина, любившая проводить время в беседах и чтении и никак не разделявшая интересов мужа, особенно в воинских делах. Она его не понимала, как, впрочем, не понимал её и он, и потому оба питали друг к другу более чем прохладные чувства.

Она знала всё или почти всё о Нелидовой и смирилась с участью жены, разделявшей с фрейлиной любовь мужа.

В тот вечер Павел ещё дважды удостаивал вниманием Анну, пройдя с ней в танце по огромному беломраморному залу. И она в тот же день стала признанной царицей бала.

День у Павла начинался рано, в пять часов. К этому времени Кутайсов уже ожидал его, разложив на зеркальном столике всё необходимое для цирюльного священнодействия.

   — Начнём, — сказал Павел привычное, усаживаясь в кресло.

   — Как спали, ваше величество? У вас прекрасный вид.

Повязав на шею накрахмаленную простыню, царедворец старательно размешал в фарфоровой посудинке мыльный порошок, ловко навёл остроту бритвы на широком ремне.

   — Не горячо-с? — спросил он, намыливая клиенту широкий подбородок.

   — Нет, — буркнул в ответ тот.

Кутайсов замолчал.

Сколько за тридцать лет прошло через его руки всяких голов и подбородков! Сколько чинов он обслужил за это время!

А всё началось с неожиданного случая, произошедшего с ним в Бендерах. Приехав мальчишкой с Кавказа к родственникам-туркам, он оказался в числе пленных у русских, штурмом взявших город.

   — А ты кто такой? — спросил его русский генерал.

   — Из крепости.

   — Сколько ж тебе лет, вояка?

   — Двенадцать.

   — Геть к матери!

   — А она далеко, в Кутаиси.

   — Ну убирайся вон! Недосуг с тобой возиться.

Генерал был строгим.

   — А я хочу остаться у вас. Буду брадобреем. Отец меня этому научил.

   — Брадобреи нам надобны, — смилостивился генерал. — Остриги-ка солдат роты, а то заросли совсем. Посмотрим, какой ты мастер.

И мальчонку-турка оставили в полку, дав ему фамилию Кутайсов, поскольку родом он из Кутаиси.

Начав с солдат, ловкий малый стриг и брил поручиков и майоров, полковников и генералов, даже фельдмаршалов, а потом попал во дворец. С восшествием Павла на престол он из придворного цирюльника стал обер-гардеробмейстером, что соответствовало званию главного дворцового камердинера.

Нахрапистому турку этого показалось мало, и однажды за утренней процедурой он намекнул, что совсем бы нелишне одарить его орденом.

   — Все имеют, а я — нет.

   — Что? — сдёрнул с себя простыню Павел. — Во-он!

Он приказал изгнать наглеца со двора. Поняв, что дал промашку, турок упал на колени пред Марией Фёдоровной и Нелидовой. Взмолился, чтоб простили его за недомыслие и опрометчивость. Женщинам с трудом удалось уговорить государя...

   — Что выведал о Лопухине? — спросил его Павел, глядясь в зеркало.

Кутайсов, придерживая кончик носа клиента, поднёс к его лицу бритву.

   — Лопухин в Москве человек известный, уважаемый. А вот жена... Она у него вторая, доводится дочерям мачехой... Штучка, вертихвостка, напропалую крутит с полковником Уваровым.

   — Графом?

   — Совершенно верно, графом Уваровым.

   — А что же Лопухин? Неужто не знает?