Генерал Родимцев. Прошедший три войны

В Калинине некоторое время водителем служебной машины у отца был его племянник Николай Мячин, проходивший срочную службу в автороте, готовясь поступать в военное автомобильное училище. За определенное время до начала работы машина должна была стоять у подъезда. Однажды морозным зимним утром отец, выйдя во двор, машины не обнаружил. Постояв пару минут, он пошел по улице по направлению к штабу, который находился довольно далеко от дома. Примерно на полпути его догнал Николай на машине. Остановившись у тротуара, он выскочил из автомобиля и распахнул отцу дверку со словами: «Виноват, товарищ генерал. Мороз сильный, мотор никак не заводился». Отец выслушал его и велел возвращаться в гараж, а также передать, чтобы за ним выслали дежурную машину. После чего продолжил свой путь. Как рассказывал мне про этот случай сам Николай, который вообще-то был дисциплинированным и ответственным человеком, он едва не сгорел со стыда за свой проступок. Со следующего дня он вставал в пять часов утра, чтобы никакие обстоятельства не могли помешать подавать машину вовремя. По его словам, он был благодарен отцу за это назидание, которое он запомнил на всю жизнь.

В конце сороковых – начале пятидесятых годов в нашей стране началась новая кампания по борьбе с внутренними врагами, и поднялась волна арестов. Незадолго до окончания пребывания в Калинине такая попытка была предпринята и в отношении отца, однако он проявил выдержку и решительность, не дав себя арестовать. Однажды ночью раздался звонок в дверь. На вопрос отца: «Кто там?» – никто не ответил. Звонки продолжались. Отец поднял телефонную трубку – сигнала не было. Выглянув в окно, он увидел у подъезда легковую машину. Отец выстрелил несколько раз через открытую форточку и крикнул так, чтобы услышали стоявшие за дверью, что будет стрелять в дверь. Подойдя к окну, он увидел, как из подъезда вышли несколько мужчин, сели в машину и уехали. На следующий день отец, как обычно, был на работе. Никакого продолжения эта история, насколько мне известно, не имела. Возможно, отец догадывался, с чем связан и кем был организован ночной «визит», но разговоров в семье на эту тему он не вел.

В феврале 1951 года отец получил назначение на более высокую должность – помощника командующего войсками Восточно-Сибирского военного округа. Вскоре мы переехали на новое место службы отца в Иркутск.

В те годы получила большое распространение практика отправки военачальников, ставших известными в Великую Отечественную войну, как можно дальше от Москвы. Что уж говорить о генералах, если самого маршала Победы Жукова Сталин отправил в Одессу, а потом на Урал! Мне представляется, что целью сталинской политики по отношению к военным кадрам в послевоенный период было выслать ярких личностей как можно дальше от столицы, разобщить, принизить их славу и популярность в армии и в народе, поставить под контроль. А если предоставится возможность – арестовать, выбить нужные показания на тех, кто в опале или на кого-то еще.

Военный округ раскинулся на огромной территории, и отец подолгу находился в командировках. Непременным атрибутом в нашем доме стал «тревожный чемоданчик». В нем находилось все, что необходимо в длительной командировке, причем перечень этих вещей был напечатан на листе бумаги и приклеен к крышке с внутренней стороны. После каждого возвращения домой весь этот набор обновлялся, и чемодан был снова готов в дорогу, даже если нужно было уезжать, как это не раз бывало, уже на следующий день. Собирала этот чемоданчик моя мама, и отец всегда знал, что все будет в порядке, а среди дежурных «тревожных» вещей будет обязательно что-то, несущее в себе напоминание о домашнем уюте – связанные женой теплые вещи, фотографии и последние письма от родных и друзей, полученные за время его отсутствия и которые он не успел прочитать до очередной командировки.

Тем больше радости было в доме, когда мы собирались все вместе. Отец часто вывозил нас в лес, учил меня ориентироваться, собирать грибы, ягоды, орехи. Запомнилась мне и поездка на Байкал, где нас угощали знаменитым омулем.

В Иркутске я пошел в школу, причем за полгода до того, как мне исполнилось семь лет. Мои родители приняли такое решение, в результате я на протяжении школьных лет учился с ребятами, которые были на год, а то и больше старше меня. Не знаю, какие усилия предпринимали родители для моего устройства в школу раньше положенного возраста и предпринимали ли вообще, но к этому возрасту я уже умел хорошо читать и писать, поэтому выглядел на уроках лучше многих одноклассников и учился хорошо.