«Генерал Сорви-Голова». «Попаданец» против Британской Империи

– Э-эх! – тяжко вздохнул доктор Карпухин, разглядывая заставленный лодками берег.– Мы здесь почти двое суток простояли, а какой-никакой гарем повидать так и не сподобились…

– Вот по данному поводу, Петр Семенович, тужить абсолютно не стоит,– дружелюбно улыбнулся Кочетков.– Потому как в наше время гаремы восточные больше по ведомству восточных же сказок проходят, да и вообще они к данной местности большого отношения не имеют…

– А вы, Владимир Станиславович, по данному поводу экскурс и проведите,– хитро прищурился Политковский.– Уверен, что эта тема интересна не только мне…

– Как вам будет угодно, Викентий Павлович, как вам будет угодно,– отвесил короткий поклон Кочетков.– Сразу же поясню, что гаремы на Востоке возникли вовсе не от какой-то особой распущенности нравов или же от исключительного сладострастия местных жителей. Поскольку Восток всегда воевал больше и отчаяннее, чем Европа, магометанская практика многобрачия возникла как следствие диспропорции между мужчинами и женщинами. Чтобы наверстать людские потери в войнах, женщины должны были рожать как можно чаще. Мы, европейцы, воображаем, что гарем – нечто экзотическое и густо замешанное на похоти и тайных желаниях, в то время как гарем прежде всего – просто мусульманская семья. Мы считаем, что гарем – сад наслаждений, а на самом же деле это скучное и весьма целомудренное место, где более от монастыря и писчей конторы, чем от марокканского вертепа. Мы проливаем слезы над участью девушек, попавших в сераль, а для многих это счастье и цель жизни. Мы стыдливо прикрываем глаза, воображая, какой утонченный разврат творится в гаремных покоях, а на самом деле многие султанские наложницы годами пребывают там и сохраняют невинность. И, наконец, хочу вас заверить, что ныне гарем явление крайне редкое, и позволить его содержать может, дай бог, разве что один турок либо араб из тысячи. Так что местные жители о гаремах позабыли, и, подобно христианам, обходятся единственной благоверной.

– Не пойму я вас, Владимир Станиславович,– с улыбкой, но несколько настороженно заметил Политковский по окончании короткой лекции.– Турки нам вроде бы и не друзья вовсе, а вы про них этак сострадательно рассказываете…

– Все просто, Викентий Павлович,– понимание идет рука об руку со знанием. А чужеземца, паче того – противника, надобно именно понимать. Вот и весь секрет моего к Востоку отношения.

– Тогда у меня и более сложный вопрос имеется,– безмятежно улыбнулся старпом.– А есть ли на свете какой-нибудь предмет, о котором вы понятия не имеете?

– Есть Викентий Павлович, как не быть! – рассмеялся Кочетков.– Мне до сих пор неведомо, какая сволочь назвала рыбу стерлядью, соединив при этом два ругательных слова.

Медленно-медленно двигался «Одиссей» по Суэцкому каналу в длинной веренице судов, направлявшихся из Средиземного моря в Индийский океан.

Берега, слишком высокие, чтобы увидеть хоть что-то, кроме кромки воды, в некоторых местах становились ниже, открывая обзор до самого горизонта – причем справа по ходу движения виднелись пальмовые рощи, а слева, со стороны Аравийского полуострова, только пески, казавшиеся когда белыми, а когда – медно-красными.

Далее контраст становился еще более разительным – азиатская сторона канала оставалась все такой же пустынной – пески с рубцами редких караванов на них, а с африканской стороны появлялись озера, где в невероятном изобилии гнездились журавли, пеликаны и розовые фламинго.

Потом на самом горизонте азиатского берега проступила зубчатая линия Синайских гор, которые словно бы парили в струящемся раскаленном воздухе.

Закат в пустыне напоминал огромную тень, пришедшую из-за далекой горной гряды и стремительно зачернившую небо слева направо – так, что когда Синай уже полностью утонул во тьме, африканский берег еще заливало солнце.

Наступившая ночь поражала ясным небом и обилием звезд. Форштевень «Одиссея» подминал под себя отражавшиеся в воде созвездия, иногда казалось, что береговая линия очерчена ниткой флюоресцирующих растений.

А позади корабля стояла тьма настолько плотная и густая, что, казалось, пробиться сквозь нее невозможно. Оглядываться назад совсем не хотелось, ибо давно известно, что как бы ни трепали напасти людские жизни и судьбы, каждый человек свято верит, что все лучшее у него впереди.

Из дневника Олега Строкина

Осень 1899 года. Борт парохода «Одиссей»

Человеку свойственно заблуждаться. Особенно когда он изначально относится к себе, любимому, крайне негативно. Вот и я, полагая себя никчемной, ничего толком не умеющей личностью, ошибался. Слегка. Нашлось применение и моим «талантам», по крайней мере, одному.