Генерал СС

Мы пустились бегом. Бежать по снегу было трудно, сапоги застревали в нем и тянули вниз, но мы бежали километр за километром, пока не выбились из сил, и люди во главе колонны изнеможенно повалились, держась за бока; дыхание их выходило паром в холодный воздух.

Вдали на бескрайней равнине послышались выстрелы.

— Это Иван наводит порядок, — сказал Порта. — Я где угодно узнаю звук нагана.

Мы отдохнули десять минут и двинулись дальше. Шли всю ночь. Кое-кто падал, мы оставляли их лежать в снегу серыми грудами. К утру они будут мертвы. Несколько человек из головы колонны уже были при последнем издыхании, когда мы проходили мимо них.

— Победоносная Шестая армия отступает, — сухо произнес Легионер. — До чего же героическое зрелище…

Я поглядел вперед на плетущуюся колонну; оглянулся на тащившихся позади. Сутулые, с посеревшими лицами, больные, оголодавшие, изувеченные. Оставалось от силы триста человек, и многие их них не доживут до утра.

— Говорят, — сказал Порта, увидев мое лицо, — что замерзать до смерти вполне приятно.

— Те, кто говорит, разумеется, уже испытали это? — сказал я.

Порта пожал плечами.

— Мне все равно, что смерть от мороза, что пуля в затылок.

— Или распятие на дверной коробке, — сказал Легионер.

— Или кастрация, — добавил Грегор. — Русские делают это кузнечными клещами.

— Это еще что, — оживленно заговорил Малыш. — Я встречал парня, которого…

— Заткнись! — рявкнул Старик.

Малыш обиженно посмотрел на него.

— Я только хотел рассказать, что они делают, если попадешь к ним в лапы…

Уже старый солдат в двадцать лет, я прекрасно знал, что они могут сделать. В рассказах Малыша не нуждался. Слышал истории о кастрации и распятии. Вот почему я шел через ночь с автоматом на плече и двумя гранатами на поясе.

— Собственно говоря, — сказал Легионер, — хоть они могут и кастрировать, и вгонять в руки и ступни громадные грязные гвозди, я не верю, что с преступниками вроде нас они обращаются так же зверски, как со своими ПН [92].

— С ПН все обращаются, как с дерьмом, — сказал Порта. — И наши, и русские. Что бы ни носили они, треклятую свастику или красную звезду, их все ненавидят.

— Потому что у нацистов и коммунистов одинаковый склад ума, — объяснил Старик. — Они одного поля ягода. Если наци клеймят кого-то политически неблагонадежным, комми делают то же самое, и наоборот.

— Пожалуй, ты прав, — сказал Порта.

Какое-то время мы шли в угрюмом молчании, потом Малыш, которому, видимо, что-то не давало покоя, недоуменно обратился к Старику.

— Послушай, я не понимаю. Если они такие, как ты говоришь, если все одного поля ягода, если все ненавидят евреев и если все одинаково ведут себя, то какого черта воюют друг с другом?

Старик пожал плечами.

— Не все ли равно? Какая разница мне и тебе, чего они воюют?

13

Этот Адольф Гитлер любопытный феномен. Канцлером он, определенно, никогда не станет. Министром почт, возможно — хотя даже в этом я весьма сомневаюсь, — но канцлером ни в коем случае! Я не могу понять, почему люди боятся его… Кто он, если не провинциальный выскочка? Какой-то примитивный художник-мазила с чрезмерно развитым чувством собственной значимости? Уверяю вас, господа, что через год-другой этот человек будет забыт, и вместе с ним — его партия молодых хулиганов.

Президент Гинденбург в беседе с генералом Шлейхером и мюнстерским епископом,

14.02.1931

1 октября 1933 года штандартенфюрер Теодор Эйке, генеральный инспектор концлагерей, произнес перед своей знаменитой дивизией «Тод» [93]следующую речь:

— Терпимость и гуманность — признаки слабости. Тот, кто не способен перерезать горло матери или кастрировать отца, если того потребует долг, не нужен мне. И по тем же причинам — Германии… Давая эту клятву, мы отдаемся долгу душой и телом. Мы не уклонимся ни от какой задачи. Будем без колебаний и сомнений использовать самые жестокие методы, если таким образом достигнем своей цели. Лучше убить десяток невиновных, чем упустить одного виновного!