Генерал В. А. Сухомлинов. Военный министр эпохи Великой войны

Как видно, Сухомлинов вступил в должность в самый разгар Русско-японской войны, поэтому его не могло не волновать положение дел на Дальнем Востоке. Он считал, что русское военное ведомство, во главе которого стоял А.Н. Куропаткин, допустило несколько грубых просчетов. Куропаткин полагал вести японскую кампанию «наподобие колониальной войны» и не рассматривал ее как войну в «приграничном сухопутном фронте». Многие военные теоретики считали, что Главнокомандующий русскими войсками придал стратегическим операциям тактический характер туркестанских походов, которые и составляли его главный боевой опыт. Патологическая неспособность Куропаткина принимать решения, наряду с глубокими сомнениями в силе своих войск и собственных талантах, в итоге не способствовала успеху русских войск в Маньчжурии¹⁵⁵.

Подобные действия дезорганизовывали части западных округов. Из-за войны почти все мобилизационные и неприкосновенные запасы были израсходованы. Конфликт также вскрыл ряд существенных недостатков в боевой подготовке и организации войск. «Наша боевая готовность на западных фронтах настолько пострадала, что вернее будет сказать, что эта готовность совершенно отсутствует», – признавался летом 1905 г. новый военный министр В.В. Сахаров¹⁵⁶. Об этом же впоследствии вспоминал и Сухомлинов: «Как командующему войсками приграничного округа, которому при международных осложнениях на западной границе для защиты страны пришлось бы стать в первые ряды государственной обороны, мне тяжело было сознавать, что все созданное Драгомировым при моем участии в несколько месяцев растаяло, как снег на солнце. Я отправлял, как в бездонную бочку, одну сотню за другой, штабы офицеров и даже весь контингент солдат призыва 1905 г. Это привело к тому, что личный состав у меня совсем расстроился, и я вынужден был шестнадцатиротные пехотные полки превратить в восьмиротные. В полках оказывалось всего по 10–12 офицеров вместо 60»¹⁵⁷. Генерал Куропаткин, так часто напоминавший царю перед войной о том, что «чем более потратит Россия сил и средств на Дальнем Востоке, тем слабее будет на Висле и Немане», сам же наступил на эти грабли¹⁵⁸.

Как уже говорилось, война стала одним из катализаторов нарастания революционного движения в российских городах. Массовая политическая активность различных социальных слоев населения, в свою очередь, не могла не отражаться в войсках – армия «заражалась политикой». А.И. Спиридович – в то время руководитель Киевского охранного отделения – вспоминал: «Военная среда всегда очень манила к себе революционеров. Им всегда очень хотелось войти туда с пропагандой, но офицерство было недоступно, и потому они старались подходить хотя бы к солдатам. То в одной, то в другой части появлялись иногда в ротах прокламации. Начальство беспомощно металось в поисках виновных и чаще всего, не желая выносить сору из избы, прикрывало эти происшествия и загоняло яд внутрь»¹⁵⁹.

Командиры недооценивали или закрывали глаза на подрывную работу, которая целенаправленно проводилась чаще всего в мобилизованных частях (то есть пополненных запасными). Пользуясь этим, организации социал-демократов развернули широкую работу в частях Киевского гарнизона, способствуя росту революционных настроений солдатских масс.

Результаты этой деятельности вскоре начали проявляться в виде первых беспорядков среди воинских частей в Полтаве в 1904 г. и более масштабных в Харькове осенью 1905 г. Высочайшим указом Харьков и Харьковский уезд объявлялись на военном положении и преобразовывались в Харьковское временное генерал-губернаторство с подчинением командующему войсками Киевского военного округа.

Удерживать ситуацию под контролем становилось все сложнее. Апогеем революционных процессов стало восстание 3-й киевской саперной бригады, которое началось 18 ноября 1905 г. Одно из первых кровопролитных выступлений в царской армии было тщательно подготовлено военной организацией РСДРП; руководителями его были связанный с подпольщиками подпоручик Б.П. Жадановский, большевик Ф.Н. Петров и др.