Генерал В. О. Каппель

В кабинете было тихо, уютно горела настольная лампа. — Скоро Пасха», шепнула другая мысль. — «Все эти красноармейцы забыли о ней — напомним — ведь и Пасха и они сами — русские».

Тело уставшее до предела требовало отдыха. Были планы для завтрашнего дня, которые нужно проработать, но глаза смыкались сами собой. Чуть звякнув шпорами, встал и перешел на кушетку. — «Немного отдохну — закончу», путалось в голове и сон темным одеялом отделил его от всего мира.

Осторожный стук в дверь разбудил его.

От неудобного положения затекли ноги, с трудом встал, взглянул на часы — два часа ночи. Стук в дверь повторился.

— «Войдите», чуть охрипшим от сна голосом бросил Каппель. Вошел дежурный телефонист.

— «Шифрованная телеграмма из Омска, Ваше Превосходительство», произнес он, протягивая генералу листок, испещренный понятными лишь Каппелю цифрами и буквами.

Перед глазами плясали и качались стены, лампа, пол, потолок, шумело в ушах, пересох во рту язык и стал шаршавым и твердым, в голосе путался в сумасшедшем хаосе рой мыслей без начала и конца и, кажется, в первый раз в жизни дрожали похолодевшие руки.

«Комкору 3 генералу Каппелю. По повелению Верховного Правителя вверенному вам корпусу надлежит быть готовым к немедленной отправке на фронт. Подробности утром. Начальник Ставки Верховного Правителя Генерал Лебедев».

Дежурный телефонист штаба 3-го корпуса, не переставая, вызывал Омскую ставку. В ответ было молчание. Телефонист, перепуганный и бледный, снова и снова давал вызов. Облокотившись на стол около аппарата, Каппель не двигался с места. «Там должен быть кто-нибудь, какой-то дежурный, что ли. Это твой аппарат не работает. Сидите в штабе, ничего не делаете. Завтра всех в строй пошлю, к чорту. Вызывай, как знаешь… Понял?» Обычная выдержка оставила Каппеля — слишком серьезное было положение. Телефонист включал и включал аппарат и, наконец, около четырех часов утра услышал ответ. Каппель схватил трубку.

— «Соедините немедленно с квартирой ген. Лебедева». — «Кто говорит?» — «Генерал Каппель».

Он хотел разнести дежурного в Ставке, но тот оказался невиновным, так как с ним по прямому проводу говорил ген. Пепеляев и прервать разговор было нельзя. Но и требование Каппеля он не мог исполнить, так как ген. Лебедев вечером выехал из Омска и вернется только утром, часам к восьми. Говорить дальше не было смысла и Каппель снова вернулся в кабинет. О сне не могло быть и речи. Нужно было разобраться во всем возможно спокойнее. Он сел за стол, развернул списки частей.

Кроме батареи, все списки были неутешительны, так как состав частей почти на 80 % состоял из привезенных три недели назад пленных красноармейцев. Было ясно, что не только перевоспитать, но и как следует познакомиться с ними командиры частей не могли. Верить этой чужой еще массе нельзя, тем более, что было несколько случаев обнаружения среди пополнения специально подосланных коммунистов-партийцев. Сколько их еще находится в корпусе — неизвестно никому. Раньше бывали тяжелые, казалось, безнадежные моменты, но была глубока вера в своих соратников. Теперь не было не только этой веры, но давило сознание, что корпус переполнен людьми, которым верить нельзя. Страшнее этого было другое — в этой чужой, непроверенной массе могут погибнуть те лучшие верные люди, которые в него верят и которых охранить он теперь не сможет. Жгло ум сознание, что всякий, самый малый, план нужно составлять с учетом почти полной ненадежности частей, иначе говоря, не быть уверенным ни в чем.

Каппель позвал дежурного ординарца: «Передать сейчас же начальнику штаба, чтобы к половине седьмого был здесь.» Отправив ординарца, горько усмехнулся — начальник штаба, талантливый, боевой полковник Барышников в мирной обстановке был большим поклонником Бахуса. Правда, он боялся, чтобы командир корпуса не увидел его в нетрезвом виде, но по бледному лицу и мутным глазам Каппель безошибочно угадывал, что ночь у полковника Барышникова прошла довольно бурно. Этот порок искупался у него огромной работоспособностью днем, его глубоким знанием дела, часто очень дельными советами и только поэтому Каппель держал его около себя.

Часы на стене неуклонно отмечали минуты, ночь подходила к концу, но об этом в тяжелом ходе своих мыслей генерал забыл. Неизвестно который раз, пересекал он шагами свой кабинет. В доме была тишина, в передней дремали ординарцы, наверху спокойно спали дети, а он метался, не находя выхода, не веря своему корпусу. Приближался рассвет, окно стало из черного серым, обозначились на нем переплеты рам, но от этого становилось еще страшнее…