Генералиссимус Суворов

— Прости, прости меня, моя прелесть. Я пошутил. Я знаю, что ты меня любишь и больше никого. Но я не могу о нем вспоминать без злобы.

— Почему?

Он ответил не сразу.

— Да потому, что ты любила его.

— Ты ревнуешь к прошлому. Разве это можно?

— Как видишь. Что он сделал мне кроме этого… — сказал Кржижановский.

— О, мой милый, я так счастлива, что ты любишь меня. Что нам за дело, умрет он или не умрет, женится или не женится. Лишь бы ты был около меня, всегда… всегда… Ведь ты тоже не хотел бы со мной расстаться.

— Конечно. Как же иначе… Ведь я люблю тебя.

Она обвила его шею руками и прильнула к его губам горячим поцелуем.

Время шло.

Пролетел июль, август и половина сентября. Погода стала портиться, и осень вступила в свои угрюмые права.

Баратовы и Прозоровские переехали в Москву.

Князь Владимир Яковлевич еще не сделал предложения, повергая этим в большое недоумение князя Ивана Андреевича.

«Это что же такое? Неужели же я ошибся? Но по Москве уже ходят упорные толки об этой свадьбе. Дело становится неловким».

Старый князь был один со своими думами о дочери. Он никому не решился бы поверить их, даже Сигизмунду Нарцисовичу мнения которого он спрашивал по каждому, даже мелочному, хозяйственному вопросу. Ему казалось, что в этих его видах на богача-князя все-таки скрывается корысть, что Кржижановский взглянет на него своими черными глазами, какими, по мнению князя Ивана Андреевича, обладал его друг, и ему, князю, будет совестно.

Сигизмунд Нарцисович, впрочем, вскоре по переезде в город сам начал с ним разговор по этому мучившему его вопросу.

— Что, у князя с княжной Варварой все кончено?

— Что кончено? — испуганно спросил князь.

— Как что… Сделал он предложение?

— Нет, — отвечал старик и даже от волнения заерзал на диване.

Разговор происходил в знакомом нам кабинете князя Прозоровского.

— Странно, — задумчиво произнес Сигизмунд Нарцисович.

— Вы тоже находите, что это странно? — обрадовался старик, найдя в собеседнике сочувствие в мыслях.

— Нахожу, и даже нахожу более чем странным. Ну да это вопрос нескольких дней. Не нынче завтра он его сделает.

— Дай-то Бог, — не удержался князь Прозоровский, чтобы не выразить вслух так долго сдерживаемого им в душе желания.

— Успокойтесь, сделает, — с явной иронией сказал Кржижановский.

Иван Андреевич, занятый своими мыслями, не заметил этой иронии. Сигизмунд Нарцисович оказался пророком, это еще более возвысило его в глазах князя Ивана Андреевича.

В первых числах октября — разговор же князя с Кржижановским происходил в последних числах сентября — Ивану Андреевичу доложили о приезде князя Баратова.

Владимир Яковлевич выбрал время, когда княжна каталась, а Сигизмунд Нарцисович занят был в классной со своими учениками. Князь был один, в своем домашнем халате. Он совершенно растерялся, но как-то почти моментально сказал лакею:

— Проси.

Не успел он удалиться в смежную с кабинетом комнату, чтобы переодеться, как на пороге уже появился князь Баратов. Он был в щегольском визитном костюме.

— Простите, князь, я так запросто, дома, — встретил его старик, старательно запахивая полы старенького халатика.

— Что вы, ваше сиятельство, что за церемония. Я именно и хотел вас застать врасплох и одних.

— В таком случае прошу садиться, — церемонно произнес князь Прозоровский.

Он почти догадался о цели визита князя.

«Ну, поляк что ни скажет, все точка в точку исполнится», — мелькнуло у него в уме.

Он уселся на свой любимый диван, указав князю Владимиру Яковлевичу на кресло.

— Я приехал к вам, князь, — начал последний, — по очень важному для меня делу, от которого зависит мое счастье, скажу больше, моя жизнь.

— Я вас слушаю, я вас готов… — проговорил Иван Андреевич делано официальным тоном.

— От вас, конечно, не ускользнуло то исключительное внимание, почти обожание, которое я в течение последних двух лет осмеливался оказывать вашей дочери.

— Гмм… — промычал старик.

— Я люблю ее, князь. Если я так долго медлил и не заявлял об этом чувстве княжне Варваре, то это происходило лишь потому, что я, как человек не первой молодости, старался убедиться в силе этого чувства, в том, что это не один каприз влюбленного. Я убедился в этом окончательно в это лето, как убедился и в том, что я далеко не противен княжне. Я имею честь просить у вас руки вашей дочери.

Князь Баратов остановился и посмотрел на князя Прозоровского.

Кто видел последнего несколько минут тому назад, не узнал бы его. Он сидел, выпрямившись, с серьезным видом и каким-то торжественным выражением лица.

— Благодарю вас за честь, князь, я не неволю свою единственную дочь, а потому спрошу от вашего имени ее согласия. Что же касается меня, то я его вам изъявляю.

— Благодарю вас, князь. Вы делаете меня счастливым.

— Не торопитесь. Подождите, что скажет Варя.

— Я надеюсь и с ее стороны на благоприятный ответ, и поверьте, что я сделаю со своей стороны все, чтобы ваша дочь была счастлива.

— Надеюсь, она стоит этого, — с гордостью произнес Иван Андреевич.

— Когда же вы мне позволите заехать узнать окончательное решение? — спросил князь Баратов.

— Хоть сегодня вечером, если вы уже так нетерпеливы.