Генералиссимус Суворов

– Перестань обогащать Харона [41]! - сказал Суворов лекарю, у которого в части была большая смертность,

– Ваше сиятельство, в нашем полку Харон не числится!

Суворов секунду глядел на невежественного лекаря.

Потом плюнул и убежал, крича:

– Помилуй бог, не мечите бисера перед свиньями!

Лекарь обиделся на всю жизнь. Он так и не понял, почему обозлился фельдмаршал.

"Правду говорят - тяжелый человек", - подумал он о Суворове.

В дивизии генерал-поручика Д. И. Киселева открылась повальная желудочная болезнь. Люди мерли как мухи.

Суворов отправил дежурного подполковника произвести следствие и навести в больницах порядок. Командиру дивизии - явиться в главную квартиру.

Вчера утром Киселев приехал. Смущенно поглаживая лысину, он подошел к Столыпину.

Столыпин сказал, что Александр Васильевич еще не выходил из кабинета, и посоветовал Киселеву сегодня не являться.

– Как же так? Да ведь фельдмаршал знает, что я приехал…

– Верно. Плац-майор еще вчера доложил, что вы приехали.

– Ну, так как же мне не являться?

– Не являйтесь! - убеждал Столыпин. - Александр Васильевич еще очень сердит на вас.

Киселев послушался Столыпина и ушел к дежурному генералу Арсеньеву.

"Любопытно: спросит Александр Васильевич сегодня о Киселеве? - подумал теперь, идучи, Столыпин.

Столыпину это интересно было потому, что хотелось проверить: настолько ли он знает Суворова, как ему кажется? За восемь месяцев службы у Суворова он освоился со всеми его привычками и обычаями. Казалось, знал Александра Васильевича, понимал его с полуслова.

Вчера произошел случай, который подтвердил это. В Тульчин входил Смоленский драгунский полк. Суворов поехал за местечко смотреть полк на марше. Он скакал галопом по широкой дороге вдоль растянувшихся эскадронов. Вдруг обернулся к Столыпину и, махнув плетью куда-то в сторону, крикнул:

– Э, а!

Столыпин подскакал к эскадрону и сразу же сообразил в чем дело: эскадрон потерял дистанцию, и потому отстали пушки.

Столыпин приказал артиллерийскому офицеру податься вперед.

Суворов, довольный, махнул Столыпину головой. Фельдмаршал относился к Столыпину хорошо. В первую же субботу, когда Суворов учил войска драться колоннами, он поставил Столыпина с солдатским ружьем в пехотный полк. После ученья пожаловал его в унтер-офицеры. В следующую субботу поставил Столыпина в кавалерийский полк. После ученья произвел в офицеры.

Местечко еще спало. На улицах не было ни души. Шаги Столыпина гулко отдавались на мостовой.

Столыпин подходил к двухэтажному дому графини Потоцкой.

Графиня Потоцкая, статс-дама российского двора, уступила фельдмаршалу первый этаж, а сама со взрослой дочерью помещалась во втором.

Суворов подружился с Потоцкими. Он часто ходил к графине посидеть и поговорить. Потоцкие навещали Александра Васильевича.

Молодые офицеры из штаба Суворова засматривались на хорошенькую дочь графини, перешептывались с графиниными горничными.

Подходя к дому, Столыпин по привычке обдернул мундир, осмотрелся, все ли в порядке.

Второй этаж был еще темен. В раскрытых окнах чуть шевелились под легким ветерком, белели шелковые занавески.

Лишь в одном окне первого этажа - в камердинерской Суворова - светился огонек.

У высокого крыльца стоял, отбиваясь от назойливых комаров, часовой.

Столыпин поднялся по ступенькам, прошел переднюю, где, растянувшись на скамейке, храпел вестовой, и вошел в следующую комнату. В ней спали Прошка, повар и фельдшер Наум.

Столыпин не без труда растолкал главного камердинера, который упорно не желал пробуждаться.

Александр Васильевич приказал поднять его пораньше.

Прошка, зевая и чертыхаясь, сел. Ткнул кулаком в бок Мишку-повара:

– Вставай, увалень!

И поплелся будить "самого".

Через секунду из спальни донесся приятный басок фельдмаршала.

Суворов проснулся бодрый, живой, веселый. Он все дни пребывал в отменном настроении. Еще бы - наступил сезон его удовольствий: ученья в поле, лагери, беспрестанное движение и множество разнообразных дел. Покоя и безделья не выносила его кипучая натура.

Прошка и вестовой понесли в спальню два ведра воды и громадный таз. Начинался день, начинались обязательные, неоднократные обливания водой.

А повар пошел кипятить в печке чай. Как все старики, Суворов любил, чтобы еда и чай были горячими. Потому повар кипятил чай тут же, при нем, в спальне.

Суворов вытирался, отдавая приказания повару, что сготовить к обеду.

– На закуску - редька… Бишбармак [42]. Пельмени. Духовая говядина. Каша рисовая. И щука с голубым пером… А мальчик пришел? - спросил он ("мальчиком" он звал Столыпина).

– Давно. Ждет.

– Позови.

Столыпин вошел, поздоровался.

– Здравствуй, братец! Кликни ко мне господина Дьякова!

Столыпин отправил ординарца за полковником Дьяковым, который был начальником провиантской конторы при армии.

Сонный предстал перед фельдмаршалом полковник - в такую рань вставать не привык.

– Николай Александрович, все запасные магазейны были б полны! И все исправно. Ежели провианта недостанет, на первом суку тебя, ваше высокоблагородие, повешу! Ты, мой друг, меня знаешь: я тебя люблю и слово сдержу. Ступай!