Генералиссимус Суворов

Его неуживчивый, крутой нрав прорывался все чаще, природная живость и веселость уступали место тоске, воспоминания приносили не утешение, а жгучую боль. Мелкие неудовольствия вырастали до крупных неприятностей, размолвки до вражды, изыскательность переходила в придирчивость.

Такое состояние требовало какого-нибудь исхода и под впечатлением ли посещения Лопухина, или его подсказало Александру Васильевичу собственное религиозное чувство, — он нашел этот исход.

Суворов был, как мы знаем, всегда и в одинаковой степени глубоко верующим человеком и исполнительным сыном церкви, но под старость сделался еще строже в обрядовой стороне и вообще во внешнем благопочитании, особенно в селе Кончанском. Видя для себя закрытой практическую военную деятельность, он решился уединиться в монастырь и отдаться Богу.

«Со стремлением спешу предстать чистою душою перед престолом Всевышнего», — пишет он в одном письме, а в другом говорит: «Усмотря приближение моей кончины, готовлюсь я в иноки».

Наконец, в декабре 1798 года, Александр Васильевич, написал государю прошение:

«Ваше императорское величество, всеподданнейше прошу позволить мне отбыть в Нилову Новгородскую пустынь, где я намерен окончить мои краткие дни в службе Богу. Спаситель наш один безгрешен. Неумышленности моей прости, милосердный государь! Всеподданнейший богомолец Божий раб Александр Суворов».

Неизвестно, какая судьба постигла это прошение. Развязка приближалась, только совсем другая.

Успех французского революционного оружия обеспокоил всех европейских государей. Император Павел послал в Австрию вспомогательный корпус под начальством генерала Розенберга, но Англия и Австрия обратились к русскому императору с просьбою — вверить начальство над союзными войсками Суворову, имя которого гремело в Европе. Его победы над турками и поляками — измаильский штурм, покорение Варшавы — были еще в свежей памяти народов.

6 февраля 1799 года прискакал в село Кончанское флигель-адъютант Толбухин и вручил Александру Васильевичу пакет с собственноручным высочайшим рескриптом.

Дрожащими руками распечатал Суворов этот пакет и прочел следующее:

«Сейчас получил я, граф Александр Васильевич, известие о настоятельном желании венского двора, чтобы вы предводительствовали армиями его в Италии, куда и мои корпусы Розенберга и Германа идут. Итак, по сему и теперешних европейских обстоятельствах, долгом почитаю не от своего только лица, но от лица и других, предложить вам взять дело в команду на себя и прибыть сюда для отъезда в Вену.

Павел».

В пакете была, кроме рескрипта, следующая собственноручная записка императора:

«Граф Александр Васильевич! Теперь нам не время рассчитываться. Виноватым Boir простит. Римский император требует вас в начальники своей армии и вручает вам судьбу Австрии и Италии. Мое дело на сие согласиться, а ваше спасти их. Поспешите приездом сюда и не отнимайте у славы ваше время, а у меня удовольствия вас видеть. Пребываю к вам доброжелательным.

Павел».

После всего описанного нами, не трудно понять, что Александр Васильевич был ошеломлен поворотом своей судьбы. Он немедленно отправил Толбухина назад с ответом, что исполняя монаршую волю, выезжает в Петербург, а сам принялся на скорую руку готовиться к отъезду.

7 февраля Александр Васильевич выехал из Кончанского и

ехал не так, как прошлый раз, а на почтовых и очень быстро.

Как тогда, так и теперь государь ждал его нетерпеливо. Он не был совершенно свободен от сомнения — примет ли старый, больной и причудливый фельдмаршал посланное ему приглашение, после выраженного им год назад нежелания поступить на службу. Государь не совсем верно понимал Суворова и причину его отказа.

Александр Васильевич тогда не мог принять мирной службы на немыслимых, по его разумению, началах. Теперь он не мог отказаться от службы боевой, призвание к которой было его жизнью.

8 февраля возвратился в Петербург Толбухин.

Прочитав привезенное от Суворова письмо, государь приказал тотчас же отнести его к императрице и сказать австрийскому послу Кобенцелю, что Суворов приезжает и что венский двор может им располагать по желанию.

На другой день приехал Александр Васильевич и тотчас был принят Павлом Петровичем. Суворов упал к ногам государя. Император поднял старца-героя и возложил на него большой крест святого Иоанна Иерусалимского.

— Боже, спаси царя!.. — воскликнул фельдмаршал.

— Иди ты спасать царей! — отвечал Павел Петрович.

— С тобою, государь, возможно… — возразил Александр Васильевич.

Все видевшие в это время Суворова не узнавали его. Он положительно преобразился, даже как будто бы вырос. Так бодрость духа отражается на бодрости тела.

XIV. В Вене

На другой же день по приезде Александр Васильевич Суворов был зачислен в службу с чином фельдмаршала, но без объявления в приказе.

Прием Суворова петербургской публикой был самый восторженный. За ним теснились толпы, раздавались приветствия и пожелания. Почтение, уважение выражалось при всяком случае самым разнообразным образом.

Восходило солнце славы, и бедствия двух минувших лет придавали ему особенный блеск.