Генералиссимус

Но, видно, так уж сложилась судьба Петра Ивановича, что подобного рода сведения стали обрушиваться на него со всех сторон, а может быть, это ум его был уже настолько отравлен зарубежными голосами,  что он только такие сведения и принимал, только как-то, вернувшись в свою комнату после недолгого  общения с Гуммозовым, услышал Петр Иванович  одну провокационную вечернюю новость и не по какой-нибудь «Немецкой волне» или там Би-би-си, а по вполне отечественному телевизору «Рекорд-236». Оказалось, что в городе Париже местные орнитологи поймали окольцованную ворону, и по прочтении кольца выяснилось, что оно присвоено вороне в Советском Союзе и, мало того, именно здесь, в Ленинграде. Ворона была зафиксирована в надлежащих документах и выпущена в целях отслеживания дальнейшего перемещения. Как петух Петр Иванович воспринял бы эту новость спокойно, но в человеческом образе он до крайности возмутился.

«Как, какая-то птица! — возмутился Петр Иванович, забыв, что и сам мечтал выбраться не в человеческом образе. — Русская птица гуляет как хочет по Парижу, а я, той же национальности, только что человек, не могу».

Петру Ивановичу не пришло на память выражение «свободен, как птица», зато он лишний раз вспомнил пословицу про курицу со всеми вытекающими последствиями и очень огорчился. Он уже забыл, как недавно радовался открывшимся способностям, возможности экономить и сравнительной с человеком молодости, теперь свобода в виде гуляющей по Парижу вороны черным крылом поманила его, скорей, подразнила. Чтобы снизить давление, Петр Иванович опять превратился в петуха, но это не успокоило. Он опять вспомнил куриную пословицу, но понадеялся, что, может быть, это не относится к петухам, особенно, если такой петух — человек. Петр Иванович мыслями опять вернулся к симпозиумам, подумал, что, может быть, все-таки как-то возможно и для него. «Ведь у меня интеллект, — подумал Петр Иванович, — я могу что-нибудь сочинить».

Х

«Могу, например, воссоединиться, — подумал на следующее утро Петр Иванович. Он сразу проснулся. — Хорошая мысль, — сказал себе Петр Иванович, — и как это она сразу не пришла мне в голову. — Он спустил ноги с кровати, повертел головой. — Правильно, последнее время все очень даже стали воссоединяться. Отличная идея, просто эврика». «Эврика!» — во все горло закричал Петр Иванович, но почему-то получилось «кукареку».

Последнее время действительно очень много говорили о воссоединении семей по «голосам». Вот только воссоединяться, кроме как с Антониной Антоновной, Петру Ивановичу было не с кем. Однако память о покойной жене хоть и была теплой и дружественной, но одиночество, годы и особенно новое его положение отдалили покойницу. А уж о последнем впечатлении что и говорить.

«Что, если эта женщина из зоомагазина еврейка? — подумал Петр Иванович. — Если она еврейка, то есть возможность. Не простая, но все-таки возможность. Если она еврейка, то она сможет и мужа вывезти — кто станет пенсионера удерживать? Я же не какой-нибудь энергетический профессор. Обыкновенный петух. Тьфу, — спохватился Петр Иванович, — какой петух! Это я в душе петух. То есть не в душе, а в сущности. Вернее, в одной из своих сущностей петух. В остальном и с виду я человек, муж. Что, муж должен с женой разлучаться, если жена еврейка. Пробовали, — мстительно подумал Петр Иванович. — Мы таких до Берлина гнали. — Что правда, то правда: Петр Иванович до Берлина дошел. Не сказать, чтоб лично брал, — но медаль «За взятие Берлина» была. — Нет, — подумал Петр Иванович, — не станут разлучать. А какой ей резон выходить за меня замуж? — вдруг со страхом подумал Петр Иванович. — Что ей моя пенсия? А комната? — подумал Петр Иванович. — Что, уже и комната ничего не значит? Такая комната, как у меня, да со всей обстановкой... Погоди, — остановил себя Петр Иванович, — какая комната, что ты городишь? Если уезжать, то какая здесь комната? Что ты, ее с собой увезешь? То-то, — сказал себе Петр Иванович, — комната не козырь».

Задумался Петр Иванович. Подумал, что про отъезд пока что только он знает. То есть про мысли об отъезде. А для дамы пока и комната. Не брать же так сразу быка за рога.

Петр Иванович поклевал немножечко проса и, обернувшись пенсионером, присел на диванчик: все-таки рассуждалось лучше в человеческом образе.

«Нет, конечно, сразу не надо, — рассуждалось Петру Ивановичу. — Надо сначала прощупать, чем дышит. Да есть ли дети, это может осложнить, хотя, с другой стороны, если взрослые... Но в любом случае надо прощупать. — Петр Иванович почему-то вдруг буквально представил, как он прощупывает аппетитную даму. Покраснел. — Инстинкт, — сказал он себе, — я не в том смысле. Просто расспросить, осторожненько так расспросить, как она насчет того, чтобы построить советскую семью, а там уже постепенно, потихонечку воздействовать, что, как, мол, за пределы? Что, верно, здесь, мол, гарантировано, а только все равно слаще морковки ничего не видели, а там... Много там благ. Понятно, все эти блага денег стоят. Вот тут и выложить».