Генералиссимус

Кабинет был какой-то странный, даже не похоже на кабинет, скорее какая-то столовая. Длинный стол, стулья вдоль всего стола с двух сторон и никаких письменных принадлежностей. Впрочем, у квадратного папка была. Дама, впустив их, дверь за собой закрыла, как говорится, с той стороны.

«Видно, много сюда народу ходит, — подумал Гуммозов, — если кабинеты все заняты». Ему как-то не пришло в голову, что весь этот час квадратный наводил справки об упомянутых лицах и о Гуммозове в том числе.

— Так что вы хотели бы рассказать, Геннадий Никитич? — участливо спросил квадратный, усевшись напротив Гуммозова через стол и положив перед собой свою папку.

— Сосед у меня, — сказал Гуммозов, — жили мирно и сейчас не ссоримся, так что не подумайте,  ничего личного в моем к нему отношении нет. Может быть, связался не с теми, — ради справедливости предположил Гуммозов, — но с некоторых пор ведет себя странно. Вызывает подозрения.

— Чем же вызывает? — располагающе улыбнулся квадратный.

— Петухом кричит, — сказал Гуммозов и стал значительно смотреть на квадратного.

— Да, я прочел, — сказал квадратный, положив руку на папку. — Ну, может быть, странности у человека. Вот вы сами пишете про Суворова. Может быть, не только у него.

— А петух одноногий? Это тоже странность?

— Ну, понимаете, — замялся квадратный, — люди не всегда достаточно тактичны. Может быть, ваша инвалидность... Будьте выше.

— Если бы так, — отвечал Гуммозов. — Если бы так. Я могу быть выше, я бы простил. А что вы скажете насчет восемнадцатого года?

— Простите, не понял, — сказал квадратный.

— Конечно, — сказал Гуммозов, — вы в вашем возрасте можете и не знать, а моя юность, можно сказать, под эту песню прошла. И Семенкову, извините,  она тоже известна.

По военной дороге
Шел в борьбе и тревоге
Боевой восемнадцатый год,

— с выражением продекламировал Гуммозов, — а у него петух одноногий. Мало того, что одноногий петух не пойдет, но это же форменное издевательство над революционной песней. Как же вы не видите?

— Ну знаете, это шутка. Согласен, неудачная, но шутка, — сказал квадратный,  — не обращайте внимания.

— И книжку не нашего производства у этого Пискорского взял.

— Какую книжку? — насторожился квадратный.

— Не помню точно, — сказал Гуммозов, — не наше имя. Кажется, Кваша.

— Кваша? — недоуменно пожал плечами квадратный. — Нет, не знаю, — сказал он, — наведу справки.

— Еврей, наверное, — неприязненно сказал Гуммозов, — фамилия еврейская, если, конечно, Кваша.

— Ну, этого не надо, — отечески пожурил квадратный, хотя Гуммозов, если б когда-нибудь был женат, мог бы сам быть ему  отцом. — Национальность тут не имеет значения, — сказал квадратный, — важно, что там у человека внутри.

Почувствовал Гуммозов, что взаимопонимания у него с этим квадратным не получается. Подумал, что нет в этих молодежного запала его времен, хотя, с другой стороны, не мог бы и он в те времена так свободно высказывать свое мнение насчет чужеродного элемента. Подумал, что все-таки есть свои положительные стороны в развивающейся стабильности.

— Может быть, не Кваша? — предположил квадратный. — Может быть, как-нибудь по-другому?

— Кваша, — сказал Гуммозов, — еще, может быть, Кака.

— Кафка, — сказал квадратный, — может быть, все-таки Кафка?

— Точно, — сказал Гуммозов. — Кавка.

— Через фэ, — сказал квадратный. Квадратный оказался начитанным.

— Может, и через фэ, — Гуммозов не был уверен. — Может, и через вэ. Все равно книжка не наша: буквы не те.

— Что ж за три моря ездить? — снова пожал квадратными плечами квадратный. — Это и у нас издают. А Солженицына не видели? Или Оруэла.

— Чего не видел, того не видел, — сказал Гуммозов, — врать не стану. Вот только откуда он Пискорского знает? Тот студент, а этот что?

— Ну, может, он к вам приходил. Я про Семенкова, — пояснил квадратный.  — Вас не застал, застал сменщика. Могли познакомиться.

Гуммозову такая мысль в голову не приходила. Сейчас вспомнил, что Семенков и в самом деле однажды приходил к нему на работу: захлопнул дверь и остался снаружи, а ключ в комнате. Было такое. Может, и в этот раз? Перепутал дни, застал Молодого.

— Могло быть, — потерянно сказал Гуммозов, — да, могло...

— Но вы  все-таки посматривайте, — сказал квадратный, — может быть, какие-нибудь другие книжки, — сам про себя уже прокручивал в голове сюжет, что Семенков, конечно, пенсионер, и что с него толку, а вот этот, студент... Если он дает, если распространяет, если что-то другое, не Кафка... — Да, посматривайте, — сказал он. — Я вам списочек подготовлю. Если что, сигнализируйте.  

— Всегда готов, — сказал Гуммозов,  как говорил когда-то в детстве, и вспомнил того, спасающего знамя, на картине у него на стене. — Если что...

XXI