Генеральная пауза. Умереть, чтобы жить

Половину ночи Дина не спала, так и эдак представляя себе новое падение. К утру, измученная, она поняла, что сломать руку ещё раз не так-то просто. От одной мысли об этом сердце заходилось бешеным стуком и её бросало холодный пот. Покалеченный организм сопротивлялся выбросом какого-то гормона, про который что-то, скорее всего, в школе проходили, но Дина давно и прочно забыла. Ясно было одно: она больше никогда не сможет бездумно и глупо отпустить перила, стоя на краю. Она физически не в состоянии сознательно нанести себе увечье! Даже ради Алекса.

Слёзы затопили открытые глаза. Рука разболелась так сильно, что хотелось заорать и позвать дежурную, а ведь ещё никто ничего не ломал! «Я сделаю это! Сделаю! Сделаю!» — уговаривала себя Дина, цепенея от ужаса, чувствуя себя предательницей и втайне надеясь, что наступающий день что-то изменит.

Утро началось с хлопотных сборов по переезду на другое отделение, а закончилось ужаснувшим Дину событием. Сначала в длинном коридоре затопотали, за приоткрытой дверью палаты одна за другой промелькнули фигуры врача и медсестёр, провезли какой-то тяжёлый аппарат. Потом на пороге появилась Антонина с тревогой во взгляде. Она катила впереди себя поскрипывающее кресло с неровной надписью «1-я хирургия» на спинке.

— Ну, — вздохнула, — пора, — и поставила кресло боком возле кровати. — Давай перебираться.

Дина позабавила двусмысленность её слов. Перебираться с кровати в кресло и перебираться на первую хирургию звучало одинаково. Антонина выглядела странно. От её привычного добродушия не осталось и следа. Она хмурилась и украдкой оглядывалась на дверь палаты.

— Что-то случилось? — не выдержала Дина, водрузив загипсованную ногу на ручку кресла-каталки.

Антонина не успела помочь, оглянувшись. Мимо палаты быстрым шагом прошёл заведующий отделением. Фалды расстёгнутого халата развевались у него за спиной.

Дина решила, что на отделении появился новый пациент. Скорее всего, кто-то из «тяжёлых», раз поднялась такая суета. «Впрочем, — сокрушённо подумала она, — чему я удивляюсь? „Лёгкие“ здесь не задерживаются, переезжая на другие этажи больницы».

Антонина повернулась и с сомнением посмотрела на Дину, качнув головой.

— Давыдченко из третьей палаты утром стало совсем плохо. Будут решать вопрос о его отключении. Только мать дождутся…

— Что?!

Забыв о больной ноге, Дина подскочила на кровати. Кресло боком поехало в сторону. Колёса сопротивлялись, с невыносимым скрипом цепляясь резиной за линолеум, негодовали на такое варварское применение. Кресло затормозило, но относительно здоровая Динина нога проскользнула по полу и потеряла опору, сразу отпихнув его ещё дальше от кровати. Антонина всплеснула руками и бросилась к Дине, но ей помешала выставленная «кочерга» гипса, которая проскочила под ручку кресла и застряла там, продолжая его толкать.

Пока медсестра неуклюже лавировала, пытаясь обогнуть торчащий на её пути гипс, расстояние между кроватью и креслом увеличилось настолько, что Дина уже едва могла удержаться. Поясница повисла над полом и продолжала сползать дальше. Ограничители с боковины кровати сняли ещё утром — они мешали сидеть, собирая в пакет разную мелочёвку — так что теперь даже зацепиться было не за что. Здоровой рукой до спинки кровати было не дотянуться, а вторая, заключённая в металлический каркас, была бесполезна. Инстинктивно продолжая тянуться к изголовью здоровой рукой, Дина вдруг сообразила — сейчас или никогда! Понимание, словно огненная вспышка, высветило всё разом: страх падения; будущую боль; данное Алексу слово; возможность, которую нельзя было упустить. Дина прекратила попытку за что-нибудь схватиться и выгнула спину. Глупая мысль о том, что центр тяжести человека находится в заднице, которая уже висела в воздухе, была не очень ко времени, но точно отразила то, что произошло потом.

Дина упала, беспомощно взмахнув обеими руками, приложившись затылком сначала о выступающую железную раму кровати, а потом и об пол. В довершение всего загипсованная нога перевернула-таки кресло, и оно свалилось набок, прямо под ноги неповоротливой Антонине. За миг до того, как чудовищная боль превратила утро в ночь, Дина успела удовлетворённо выдохнуть — утяжелённая железками сломанная рука с размаху летела к полу всеми своими ободами и спицами.

Глава 3. Интермеццо

Интермеццо — инструментальная пьеса между актами, картинами или сценами в опере или драме.

После того как Дина исчезла, Аликвис так и остался сидеть на берегу возле невидимой воды, только уши руками зажал. Торжествующий вой и громогласный рёв пробивались через ненадёжную преграду, но он просто ждал, несильно раскачиваясь и морщась, как будто разболелись зубы. Зубы не болели, но вибрация звука неприятно отдавалась в костях черепа. Утешало знание, что продлится это не слишком долго. Идти куда-либо в непроницаемой темноте всё равно не имело смысла.