Генеральная проверка

— Пока еще нет, но этого не миновать. Раз повадился волк в стадо к соседу, доберется и до нашего.

— А что ты на это скажешь, Люба? — обратился Димитров к жене. — Почему молчишь? Что ты скажешь?

— О чем?

— О двух группировках буржуазии.

— Не знаю, — пожала Люба плечами. — Ничего не могу сказать!

— Бургасские болота… дубинки. Для чего все это было нужно? Для чего?

— Вот и я задаю себе тот же самый вопрос, товарищ Димитров. Для чего все это было нужно Стамболийскому?

При упоминании фамилии Стамболийского все замолчали. Потом Димитров осторожно спросил:

— А Стамболийский жив?

— Не знаю.

— А какова обстановка на периферии?

— Неизвестно!

— Неужели нет никаких сведений?

— Абсолютно никаких!

— Может быть, Халачев…

— Возможно…

Димитров долго молчал, стоя у окна. Затем спросил:

— А новые министры, кто они?

— Пока что известен только новый премьер.

— Кто же он?

— Александр Цанков…

Они еще долго разговаривали за чаем. Припоминали события последних месяцев, споры и резолюции, парламентские дебаты. А в это время за стенами дома по Ополченской улице и бульвару Царя Освободителя, по бульвару Христо Ботева и улице Марии-Луизы, по сотням других улиц и улочек громыхали кованые солдатские сапоги.

Спустя годы в «Истории Болгарской коммунистической партии» будет написано:

«…силы реакции действовали объединенно — от Конституционного блока и Военной лиги до царя Бориса; они завоевали также поддержку известных мелкобуржуазных кругов (социал-демократов, радикалов);

в то же время силы народа в лице его самых крупных и авторитетных организаций — БКП и БЗНС политически были разобщены; они находились в состоянии конфликта, вели между собой острую и ничем не оправданную борьбу.

Эти взаимоотношения являлись главным неблагоприятным обстоятельством, обрекавшим народ на поражение перед организованным наступлением реакции. Они же были главным благоприятным обстоятельством, которое давало фашистским заговорщикам громадные политические преимущества и фактически гарантировало успех переворота»[5].

Да, те события давно отшумели. Сегодня все это кажется ясным. Все поступки и дела людей того периода тщательно проверены, изучены, взвешены. Частое сито времени просеяло все пристрастия и предпочтения, чувства и темперамент. Все просеяно, классифицировано, разложено по полочкам. Нашлось всему место в памяти людей, в музеях, в легендах, в песнях…

Но в те июньские дни 1923 года обман свил себе гнездо в сердцах людей, скрывая от них правду, не давая им возможности понять, что надо делать… Подлость и вероломство, коварство и ложь — темные и черные силы расползались по земле; они отравляли людей своим ядом, убивали их кинжалами, огнем пулеметов и пистолетов, добрыми намерениями, красивыми речами, иллюзиями и догматической скованностью, наивной надеждой. Трудное время! Тяжелое время!..

Майор допил свой чай и встал. Надел темные очки. Попрощался и ушел.

По городу все так же продолжали патрулировать солдаты. Майор отвечал на их приветствия и уверенно шел дальше. Дула орудий и пулеметов были зловеще ощетинены. Оконные занавески оставались задернутыми…

19

В дневнике журналиста записано:

«Один из офицеров сообщил нам, что царь вернулся, что он сейчас переодевается и примет нас через несколько минут. Нас провели в старый охотничий домик… в кабинет царя… Мы садимся, с любопытством рассматриваем чопорную обстановку деревянного дворца, на которой лежит печать холодного, неприветливого характера Фердинанда… Проходит несколько минут, и на верхней площадке лестницы появляется царь, одетый в темный штатский костюм. С присущей его возрасту быстротой он спускается к нам…»