Генеральша. Love story

Вторая, с вызывающе розовыми кудрями, сняла с вешалки шубу. Третья, тоже с розовой шевелюрой, но более нежного оттенка, заинтересованно рассматривала великолепную коллекцию косметики, потом одним движением сгребла в поясную сумку помады и тени. В другое время и в другом месте яркие пышные прически ирриек вызвали бы у Вари любопытство, зависть, желание поразить их в ответ какой-нибудь другой деталью внешности, но сейчас она больше всего на свете хотела бы стать прозрачной, а лучше – вообще невидимой.

Синеволосая повернулась к швейной машинке, вокруг которой были разбросаны ткани, поманила пальцем подруг. Та, что взяла шубу, присвистнула, развернув отрез голубого капрона с дымчатым рисунком.

– Это все? – требовательно спросила синеволосая.

Варя поспешно достала из шкафа еще несколько отрезов и готовых изделий. Она даже не пыталась спорить и думала про себя: хоть бы не проснулась Ирочка! Смерть бабушки, смерть отца, собственная травма, жуткая атмосфера захваченного города – это и так было слишком много для трехлетнего ребенка.

Иррийки выбрали несколько тканей, расшвыряв остальные по полу, пнули на прощание Шпульку и ушли. Варя перевела дыхание и стала наводить порядок. Она была почти счастлива: не тронули ни ее, ни дочь, не попортили мебель…

Вечером иррийцы уходили из Энска.

– Что они, отступают? – непонимающе спросила Варя, глядя в окно на шеренги, нагруженные добром мирных жителей.

– Как бы не так, – мрачно ответила соседка, тоже офицерская жена. – Десант уходит, а следом припрутся оккупационные войска, колониальная администрация, особая служба… и они не ограничатся тремя днями.

Наутро, едва лишь Варя встала и начала готовить завтрак, на лестничной площадке послышался шум и крики. Она подскочила к двери и осторожно высунулась. Кричала соседка, ее били ногами прямо на лестнице. На иррийцах была другая форма, и лица у них были другие, холеные, не испещренные боевыми шрамами, как у того старого десантника. Варя не успела захлопнуть дверь, как один из них развернулся к ней:

– Вон из дома, дерьмо и моча! Попробуешь взять с собой что-нибудь – с тобой будет то же самое!

– Но мне некуда… – робко начала Варя.

Ни слова не говоря, он ударил ее по лицу со скучающим видом, но так сильно, что она влетела внутрь квартиры, споткнулась о ковер и упала. Он с грохотом распахнул дверь настежь, по-хозяйски вошел. Варя невольно взглянула на его ботинки – они были окованы металлом. А крики на ступеньках уже стихли.

Варя подхватилась на ноги, бросилась в спальню, вытащила из кроватки полусонную Ирочку в пижаме и поспешно выскочила из квартиры. Соседка без сознания, вся в кровоподтеках и ссадинах, лежала поперек лестницы, из ее квартиры доносился разговор на чужом языке. Всхлипывая, Варя тихонько обошла ее. Щека горела. Как я сейчас выгляжу, некстати подумала она, спускаясь. Ее ударили первый раз в жизни.

Тише воды, ниже травы следом просочилась Шпулька. В зубах ее были тапочки – единственное имущество, оставшееся у Затонских.

Одна из Вариных приятельниц жила в малогабаритной квартире на западной окраине Энска. Лампы в подъезде не горели, двери лифта были черны от копоти. С опаской глядя по сторонам, Варя поднялась по лестнице на четвертый этаж и нажала кнопку звонка.

Инга открыла сразу и тотчас же испустила вздох облегчения – видно, ждала иррийцев. Под глазами тревожные круги, в уголке ненакрашенных губ – потухшая сигарета.

– А, привет, Барби. Как твой Кен?

Варю прозвали Куклой Барби еще со школьных лет, как только она оформилась в голубоглазую тонконогую блондиночку. Романа раздражала эта кличка, и он придумал свою. Почти в самом начале их семейной жизни, когда он был еще майором и они торчали в далеком заснеженном гарнизоне, она связала ему варежки и на каждой вышила яркими шерстяными нитками: «Варежка от Вареньки». А он прочел в полумраке: «Варежка от Варежки». Так она стала для него Варежкой.

– Привет, Инга, – выдавила Варя из себя. – Роман погиб.

В глазах подруги на мгновение мелькнуло что-то, похожее на сочувствие – и пропало.

– Значит, ты теперь не генеральша, а простая смертная?

– Иррийцы выгнали нас из дома, – отведя глаза, проговорила Варя.

– И синяк поставили? – Инга посторонилась. – Заходи. Что дали унести?

– Ничего, – Варя горько кивнула на Шпульку. – Только тапочки.

– Плохо, – сказала Инга, снова зажигая сигарету и насыпая кофе в кофеварку. – Кушать-то тебе надо, и дочке твоей. И собачке. А цены теперь взлетят до неба. Склады-то пожгли, сволочи.

– Заработаем как-нибудь, – пожала плечами Варя, на самом деле не очень понимая, как это делается. – Я шить умею.

– Ты в своем уме? Кто сейчас будет модничать? Иррийки? Они денег не заплатят, задаром все отберут.

– Может, пойду в кафе работать, – вяло предложила Варя. – Есть-то не перестанут.

Инга скептически хмыкнула.

– Ладно, завтра сходишь, узнаешь насчет работы. А сегодня мы с тобой уберемся после этих чертовых погромщиков.

– Ты мне дай какой-нибудь лоскут, Инга, – краснея, попросила Варя. – Я хоть Ирочке платье сошью.

– Дам. Давай сперва наведем порядок, а потом шей.