Генеральская правда. 1941-1945

На разные лады воспроизводились сказанные в июне слова Жукова относительно его готовности напрямую обратиться к армии и народу в случае, если оппозиционеры (Молотов и К°) будут настаивать на освобождении Хрущева от должности. Эти слова, по мнению Микояна, прямо указывали на бонапартистские устремления маршала. С этими обвинениями солидаризовались и другие выступавшие. «...Разве не ясно, что это позиция — непартийная и исключительно опасная», — вопрошал, например, секретарь ЦК Суслов. Как чепуху и клевету расценил он саму мысль, допускающую «возможность проявления в нашей советской действительности, в стране победившего социализма такой ситуации, при которой генерал на белом коне спасет страну» [298].

Фарисейство этих слов было очевидным для многих, кто знал обстоятельства кризиса в партийных верхах в июне 1957 г. Ведь, по существу, так и вышло, что именно твердая позиция, правда, не «генерала на белом коне», а трезво мыслящего, волевого и патриотически настроенного маршала уберегла страну от острейшего рецидива сталинизма. И, если уж доводить мысль Суслова о бонапартизме Жукова до логического завершения, то напрашивается вопрос: что мешало маршалу в тот момент взять власть в свои руки? Ведь более благоприятной ситуации и быть не могло. «Мешало» элементарное — отсутствие стремления к обретению власти.

И уж конечно, пленум отмахнулся от объяснений Жукова, что он намеревался обратиться через голову антипартийной группы к парторганизациям Вооруженных Сил единственно для того, чтобы посредством них довести до сведения широких партийных масс информацию о положении в Президиуме ЦК. К слову, сама такая попытка тоже воспринималась партноменклатурой как преступление, ибо парторганизации на местах могли получать информацию, только просеянную через аппарат и только в концепции высшего руководства. Любое отступление от этих канонов расценивалось как тяжкое антипартийное деяние.

Главным поводом для еще одного обвинения стал приказ № 0090, подписанный Жуковым в 1956 г. и касавшийся вопросов укрепления воинской дисциплины. Докладчик Суслов оценил его как политически неправильный и противоречивший уставу КПСС. Министру обороны ставилось в вину, что он не только не внес этот приказ в Центральный комитет на утверждение, но даже не проинформировал ЦК о нем. Между тем в документе содержались, по мнению докладчика, в высшей степени «крамольные» положения: приказ возлагал на командиров-единоначальников руководство политорганами и партийными организациями, а кроме того, требовал не допускать критику командиров на партийных мероприятиях, виновных же в нарушении этого требования — привлекать к строгой дисциплинарной ответственности. Масла в огонь добавил начальник ГлавПУ Желтов, заявивший, что «этот приказ 0090 прямо дал команду на разгром наших партийных кадров, повсеместно начались массовые избиения политических кадров».

В своем выступлении Жуков — а он, напомним, получил слово после Суслова и Желтова — охарактеризовал состояние Вооруженных Сил, обратив внимание на существенное укрепление воинской дисциплины и уставного порядка, сокращение числа чрезвычайных происшествий и преступлений, рост боевой выучки личного состава. Сделал он это, по его словам, «отнюдь не в оправдание и не для того, чтобы создать здесь красивый фон для своего выступления», а в интересах объективности, давая понять, что будь он настроен антипартийно, антигосударственно, результаты, очевидно, были бы иными. При этом Георгий Константинович резонно подчеркнул: «Я не хочу сказать, что это моя заслуга. Работала вся партия, Центральный Комитет, партийные организации, Военные Советы, политорганы и в своей работе руководствовались не какими-то намеками или указаниями Жукова... а руководствовались всегда только указаниями Центрального Комитета».

Соответственно и приказ 0090 имел цель, согласно объяснениям маршала, конечно, не «избиение» политработников, а искоренение «безобразий и всяких чрезвычайных происшествий» в армии, в том числе путем укрепления авторитета и значения командира-единоначальника.

Вот здесь-то, как представляется, и был корень разногласий между маршалом и партийной верхушкой. Безусловно, это понимал и Жуков, и другие участники пленума, но вслух об этом не говорилось. Ибо укрепление единоначалия неизбежно вело к снижению властных полномочий политсостава, а идеологическая работа переставала быть самоцелью и должна была всецело подчиняться интересам боевой учебы и службы. Но это как раз и не устраивало ни ЦК, ни политорганы, отстаивавшие принцип «единоначалия на партийной основе», что давало им рычаги контроля над служебной деятельностью командного состава. Не случайно антижуковская кампания стала в определенной степени рубежом во взаимоотношениях командир — политработник. Сразу после пленума ЦК политконтроль в армии резко усилился, многое стало зримо напоминать о конце 30-х гг., когда комиссар осуществлял политический надзор над командным составом. Все же вернуться к институту военных комиссаров Хрущев и его окружение не решились.