Генералы песчаных карьеров

Прямо перед ними покачивались на якорях рыбачьи баркасы. Из ворот рынка толпой выходили люди. В этот час троица «генералов» поджидала Богумила: его баркас должен был вот-вот причалить к берегу. Капоэйрист отправился ловить рыбу: кормило-то его все-таки море. Игра в «пристеночек» продолжалась до тех пор, пока Педро Пуля не обыграл своих партнеров в пух и прах. Шрам у него на щеке заблестел, обозначился четче. Он любил схватиться в честном поединке с сильными партнерами вроде Леденчика – тот долго не знал себе равных в этой игре – или Долдона. Когда игра кончилась, Долдон вывернул карманы:

– Одолжи-ка мне немного, видишь – ни гроша не осталось, – и добавил, поглядев на парусники: – Богумил подгребет попозже. Сходим на причалы.

Леденчик сказал, что останется и будет ждать, а Педро Пуля согласился. Они шли по берегу, ноги их вязли в глубоком песке. Какое-то судно отваливало от пятого причала, где суетились грузчики. Педро Пуля спросил Долдона:

– Не хотел бы плавать?

– Там видно будет… Мне и здесь неплохо. От добра добра не ищут.

– А вот я бы пошел в матросы. Как здорово лазать по мачтам!.. А когда шторм!.. Помнишь ту историю – Профессор нам читал? Ну, как они попали в ураган? Красота!

– Да, здорово…

Педро стал вспоминать историю Профессора. А Долдон подумал: дураком надо быть, чтоб по своей воле уехать из Баии. Вот он подрастет немного, и начнется расчудесная жизнь портового молодца: нож за поясом, гитара за спиной, красотка на пляже. Чего еще надо? Вот жизнь, достойная мужчины.

Они подошли к воротам седьмого пакгауза. На ящике сидел Жоан де Адан, чернокожий грузчик-силач, принимавший участие во всех забастовках, гроза и предмет восхищения всех портовых докеров. В зубах трубка, мышцы чуть не рвут рубаху.

– Кого я вижу?! Долдон! Капитан Педро!

Он неизменно называл Педро капитаном и любил поболтать с ним. Подвинувшись, Жоан де Адан уступил Пуле краешек своего ящика, Долдон пристроился на корточках. Рядом продавала апельсины и кока́ду старая негритянка в ситцевой юбке и цветастой блузе с квадратным вырезом, открывавшим не по годам упругую грудь. Долдон, сдирая кожу с апельсина, покосился на нее:

– Тетушка, а ты еще ничего, верно?

Торговка улыбнулась:

– Полюбуйтесь-ка на нынешних, кум Жоан! Никакого почтения к старшим. Где это видано, чтоб такой сосунок заигрывал со старой перечницей?

– Наговариваешь на себя, тетушка, клевещешь. Ты вполне еще сгодишься…

Негритянка захохотала от души:

– Я давно уж закрыла лавочку, Долдон. Года мои вышли. Вот хоть его спроси. – Она показала на грузчика. – Я его помню, когда он был мальчишкой вроде тебя, а уж устроил первую в порту забастовку. В те времена никто еще не знал, что это такое и с чем ее едят. Помнишь, кум?

Жоан де Адан кивнул и, прикрыв глаза, предался воспоминаниям о давних временах, когда он возглавил первую стачку портовиков. В порту он был одним из самых старых докеров, а так поглядеть – не скажешь.

– Седому негру – в обед сто лет, – сказал Педро.

Торговка сняла косынку: голова ее была совсем седой.

– Вот потому ты и ходишь в этой тряпке, – поддел ее Долдон.

– Помнишь Раймундо, тетушка Луиза? – спросил Жоан.

– Какого? Белобрысого? Который погиб во время забастовки? Еще бы не помнить! Он ведь каждый день приходил ко мне поболтать… Ох и языкастый был парень!

– Его убили вот здесь, на этом самом месте, когда конная полиция ринулась на нас. – Жоан де Адан поглядел на Педро. – Ты разве никогда не слыхал о нем?

– Никогда.

– Тебе в ту пору было четыре года. Целый год потом ты мыкался от одного к другому, потом исчез куда-то, и узнали мы про тебя, уже когда ты стал вожаком «генералов». Да я не сомневался, что ты не пропадешь. Сколько тебе лет сейчас?

Педро погрузился в вычисления, и Жоан сам ответил на свой вопрос:

– Пятнадцать или около того. Правильно я говорю, кума?

Луиза кивнула.

– Когда захочешь, приходи в порт работать. Место твое всегда будет тебя ждать, – продолжал негр.

– Какое еще место? – спросил Долдон, потому что Педро от изумления лишился дара речи.

– Место его отца, Раймундо, который погиб, борясь за народ и за его права. Настоящий был человек. Один десятерых нынешних стоил.

– Раймундо – мой отец? – переспросил Педро, что-то смутно слышавший об этом.

– Да, он твой отец. В порту звали его Белобрысым. Ты бы послушал, какие речи произносил он перед началом забастовки, – нипочем не поверил бы, что это простой грузчик. Он погиб – полицейские застрелили. Ты можешь занять его место.

Педро что-то чертил веткой по асфальту.

– Почему ж ты никогда не говорил мне об этом? – вскинув глаза на старика, спросил он наконец.

– Ты мал был. А теперь становишься мужчиной… – расхохотался тот.

Педро тоже засмеялся: приятно и лестно было узнать, что отец его славился храбростью и силой.

– А мать мою ты не знавал? – спросил он, точно не сразу решившись выговорить эти слова.

Жоан помедлил с ответом:

– Нет. В ту пору, когда мы с Белобрысым познакомились, у него жены не было. А сын был.