Генералы песчаных карьеров

– Я с ней знакомство водила, – подала голос торговка. – Не женщина была, а загляденье. Красотка! Ходили слухи, что она родом из богатой семьи, из тех вон кварталов. – Старуха показала в сторону Верхнего города. – Еще говорили, папаша твой выкрал ее из дому. А умерла она, когда тебе и шести месяцев не сравнялось. Раймундо в ту пору работал на табачной фабрике в Итапажипе. Потом только в порт перешел.

– Как захочешь – только слово скажи… – повторил старый грузчик.

Педро кивнул, а потом спросил:

– Лихая, наверно, штука эта забастовка, а? – И, внимательно выслушав рассказ Жоана, сказал: – Я бы хотел тоже устроить такое. Замечательная штука.

К пристани подходил пароход, и Жоан де Адан поднялся:

– Сейчас пойдем грузить «голландца».

Пароход, гудя сиреной, подваливал к причалу. Отовсюду потянулись к пакгаузу грузчики. Педро Пуля глядел на них любовно: его отец был такой же, как они, и погиб за них. Вот они идут – белые, мулаты, негры; негров особенно много. Сейчас они заполнят трюм мешками какао, кипами табака, тюками сахара и всем, чем еще знаменит их штат, пароход повезет эти товары в дальние страны, а там такие же грузчики – быть может, и среди них найдутся высокие и светловолосые парни – спустятся в трюм, разгрузят корабль. Его отец был одним из грузчиков, только сейчас узнал он это. Его отец, взобравшись на ящик, произносил речи, и дрался с полицией, и был застрелен насмерть, когда кавалерия атаковала забастовщиков. Как знать, вдруг кровь отца пролилась на том самом месте, где он стоит сейчас? Педро поглядел себе под ноги, на асфальт, – может быть, под ним текла кровь, хлынувшая из тела отца? Стоит ему только слово сказать – и он займет его место, и станет грузчиком, и будет таскать ящики и кули, каждый килограммов по шестьдесят. Ох, не даром достаются им деньги. Что ж, он тоже может устроить забастовку, и сражаться с полицией, и умереть, отстаивая права своих товарищей. Вот тогда он и отомстит за отца. (Педро довольно смутно представлял себе, о чем идет речь.) Он представил себе забастовку, схватку с полицией; улыбка появилась у него на губах, заиграла в глазах.

Долдон, доедавший уже третий апельсин, вернул его к действительности:

– Ты о чем задумался? Больно давно все это было, братец.

Старая негритянка ласково оглядела Педро:

– Вылитый отец. Только вот волосики кудрявые – в мать. Если б не этот рубец у тебя на щеке, похож был бы на Раймундо как две капли воды. Красавец был…

Долдон приглушенно захихикал. Потом положил на лоток двести рейсов. Еще раз покосившись на грудь негритянки, спросил:

– У тебя дочки нет, тетушка?

– А тебе на что знать, бесстыжие твои глаза?

– Я бы с ней любовь закрутил, – расхохотался в ответ тот и ловко уклонился, когда негритянка замахнулась на него туфлей.

– Нет у меня дочки, а и была бы – тебе не по зубам, шалопут!

– Ты в Гантоис не собираешься? Там сегодня будет весело: и батида[10], и фанданго. Сегодня ведь праздник в честь Омолу[11], – сообщила она чуть погодя.

– Пожрать, значит, дадут? И алуа[12] будет?

– Найдется… – Она посмотрела на Педро. – И ты приходи. Это ничего, что ты кожей бел. Омолу ведь не только негритянская святая, она всем беднякам помогает, всем.

Когда она произнесла имя Омолу, богини черной оспы, Долдон поднял руку в ритуальном приветствии. Близился вечер. Подошедший к лотку мужчина купил порцию кокады. Вспыхнули фонари. Негритянка стала собираться домой. Долдон помог ей поднять на голову лоток. Леденчик, заметив вдалеке лодку Богумила, замахал руками. Педро Пуля в последний раз поглядел на грузчиков, таскавших кули и мешки по сходням. Широкие спины, черные, коричневые и светлокожие, блестели от пота. Мускулистые шеи были напряжены под тяжестью клади. С шумом вращались стрелы портальных кранов. Устроить забастовку, как отец… Сражаться за справедливость… И когда-нибудь старик вроде Жоана будет рассказывать мальчишкам истории про него, как рассказывают сейчас про его отца. В наступившей темноте глаза его блестели особенно ярко.

Они помогли Богумилу выгрузить улов. Хороший улов, Иеманжа не подвела. Рыботорговец с рынка купил все оптом. После этого они вчетвером отправились в ресторанчик, оттуда Леденчик пошел к падре Жозе Педро, который по вечерам учил его читать и писать. Он на минутку заглянул в пакгауз, чтобы прихватить коробку с перьями, украденными утром с прилавка писчебумажного магазина. Педро Пуля, Богумил и Долдон направились на кандомбле в Гантоис – ведь Богумил был оганом[13], – и навстречу им вышла в алых одеждах богиня Омолу и приветствовала самых обездоленных из своих сыновей прекрасным песнопением. Она возвестила им, что нищета скоро минет, что черная оспа станет поражать отныне только богатых, бедняки же будут всегда сыты и счастливы. В ночи, посвященной богине Омолу, рокотали барабаны-атабаке, и богиня предрекла пришествие грозного часа – часа, когда бедняки отомстят за все обиды. Танцевали негритянки, веселились участники макумбы. Час отмщения близок.