Генетическая ошибка

Дверь запищала по-другому. Я толкнул ее и очутился в подъезде, насквозь пропитанном запахом кошачьей мочи. Квартира номер 5 находилась на втором этаже. Анна уже ждала меня, распахнув дверь и высунувшись на лестничную площадку.

– Здравствуйте, – поздоровался я.

– Добрый вечер. – Она посторонилась, пропуская меня в тесную прихожую. – Что случилось? Какие-то вопросы?

В полумраке коридора лицо ее казалось серым и усталым. Наверное, только-только пришла с работы. Небось и поужинать не успела. Только я об этом подумал, с кухни донеслось угрожающее шипение.

– Я сейчас! – вскинулась Анна и умчалась от меня в кухню.

Я снял ботинки и потихоньку заглянул в единственную комнату. Там было много старой мебели: большой диван, диван поменьше, письменный стол, шкаф и, наконец, у самого окна, кушетка. Ощущение было, что это склад какого-нибудь комиссионного магазина. На кушетке сидел мальчик лет 12 – сын Гальпериных, Павлик. Сидел он тихо, как мышь, в руке какая-то книжка. При виде меня он вскочил и вежливо кивнул. Я жестом усадил его обратно.

– А где сестра?

– На работе. В кафе.

– Ясно.

Я потихоньку прошел в кухню, где на плите кипели в ковшике три тощие, длинные сосиски. Рядом тихо булькала кастрюля побольше, с макаронами.

– Садитесь, – пригласила Анна.

Я сел за аккуратный столик, покрытый красивой клеенкой, сплошь в больших красных яблоках.

– Могу предложить макароны. Сосисок больше нет. – Анна немного нервно усмехнулась и достала с полки три тарелки.

– Нет-нет, я уже ужинал, спасибо, – остановил я ее. – Если только чаю.

Она поставила передо мной стеклянную чашку.

– Сахар на столе.

– Благодарю.

– Так зачем вы пришли? – Она смотрела на меня с тщательно скрываемым раздражением.

Ее можно было понять. Ей нужно было накормить сына, поесть самой, сделать какие-то хозяйственные дела, например, запустить стирку, проверить у Павлика уроки. Ей явно было не до визитов.

– Не волнуйтесь, Анна Николаевна, я всего на два слова. Пару вопросов о вашем муже.

– Пару вопросов… – эхом повторила она и стала накладывать в тарелку макароны. – Столько их уже задали. Неужели что-то еще не ясно?

Мне стало жутко стыдно. Я вдруг представил себе, как живет Марина Красникова. Я никогда не был у нее в квартире, но в этот момент воображение услужливо и ярко нарисовало мне чудесное уютное гнездышко, отделанное по последней моде. На кухне запах пирогов и дорогого кофе. В спальне милая подсветка и аромат французских духов. Да-да, именно так должна жить такая девушка, как Марина. А здесь со всех сторон на меня наступали вопиющая нищета и убогость. Мне захотелось немедленно встать и уйти отсюда, дать покой хозяйке дома. В самом деле, следствие почти окончено, все непонятные и спорные вопросы прояснены, и надо быть последним подонком и сволочью, чтобы беспокоить несчастную женщину в надежде накопать еще какие-то улики и детали.

И все же я сказал:

– Анна Николаевна, я еще раз должен спросить у вас: как вы думаете, ваш муж не мог слишком сильно страдать от своей болезни? Настолько сильно, что… что ему не хотелось больше жить.

Вопрос выглядел, мягко говоря, очень и очень жестоким. Анна уставилась на меня недоуменным взглядом.

– Да вы что! Вы же не хуже моего знаете, что экспертиза не установила самоубийство! Максим верил в Бога, он любил нас. Он никогда бы не пошел на такое! Никогда. – В голосе ее послышались слезы.

В дверь просунулось испуганное лицо Павлика.

– Мам, ты что? Что случилось? Почему ты плачешь?

– Вот, Паша, лейтенант Ковалев не доверяет экспертизе. Думает, что папа не просто так под машину попал, а нарочно… – Она спохватилась, закрыла рот рукой.

Глаза мальчика округлилось, в них отразились ужас и страдание. Я не мог больше этого выносить.

– Простите меня. – Я встал, не допив чай, и быстро пошел в прихожую.

Обуваясь, я слышал, как тихо разговаривают в кухне Анна и ее сын. Она успокаивала мальчика, шептала что-то ласковое. Я потихоньку вышел из квартиры и закрыл дверь. Уши у меня горели, как у нашкодившего школяра, но я чувствовал себя удовлетворенным.

Я сделал все, что должен был, все, что мог, чтобы поставить точку в этом деле. Через две недели суд. И Марину Красникову ждет тюремный срок. Пусть небольшой, но реальный. Впрочем, я уверен, таких, как она, ничто не сломает, даже тюрьма. Ведь она из породы тех несгибаемых, веснушчатых девчонок, которые в нужный момент становятся семижильными, несмотря на кажущуюся хрупкость. Стало быть, ничего страшного в том, что случится, нет. Ничего…

14

Едва я подъехал к дому, как к моей машине подошел незнакомый мужчина.

– Здравствуйте, – поздоровался он в раскрытое окошко. – Я муж Марины Красниковой. Меня зовут Сергей. Сергей Леонидович.

– Очень приятно. – Я вылез из своего старенького «Форда» и захлопнул дверцу. – Владимир Петрович.

Он протянул мне руку, но я сделал вид, что не заметил этого, и направился к подъезду. Красников шел следом за мной. У двери подъезда он остановился.

– Я бы хотел переговорить с вами с глазу на глаз.

– Поздновато для бесед, не находите? – Я выразительно взглянул на часы.

– Простите. Работа. Только недавно освободился.