Генетическая ошибка

Я понял, что он не отстанет. Так же мне было ясно, для чего он пожаловал. Он был не один такой, чей-то муж, отец, брат, которые надеялись отмазать от ответственности своих жен, дочерей, сестер. Они регулярно появлялись то у меня в кабинете, то в моей квартире. Неизвестно, как они узнавали адрес и телефон, но узнавали. Им казалось, что деньги решают все. В самом деле – несколько сотен для бедного полицейского неплохая сумма. За нее можно запросто развалить дело, определенным образом поработать со свидетелями, переписать показания. Они вылетали от меня, как вылетает пробка из бутылки шампанского. С гневом, недоумением и проклятиями. На работе к этому привыкли и только посмеивались – очередной «летун» от Ковалева.

Я зашел в подъезд. Красников не отставал от меня ни на шаг. Молча мы сели в лифт. Я отпер дверь. Он с любопытством заглянул внутрь, точно надеясь увидеть там медвежью берлогу. При виде чистенько отремонтированной квартирки на лице его отразилось удивление:

– Можно, я войду?

– Заходите.

Мы вошли в прихожую. Он не стал разуваться, сразу потопал в гостиную, по-хозяйски уселся на диван.

– Что вы хотели? – Я сел рядом с ним на стул.

Перед глазами у меня стояло серое, одутловатое лицо Анны Гальпериной. Что стоило этому надменному индюку продать свою машину и отдать ей деньги? Ей бы они очень пригодились.

– Владимир Петрович, я пришел поговорить с вами о своей жене.

– Понимаю. – Я кивнул. – Что вы хотите узнать? Следствие по ее делу подходит к концу. На суде ее скорее всего признают виновной. Дадут срок. Небольшой.

– Вот насчет этого я и хотел поговорить. – Он жестом фокусника извлек из внутреннего кармана пиджака аккуратный белый конверт и протянул его мне.

Ну так и есть. Решили действовать наверняка – в самом деле, зачем давать деньги Гальпериным, не проще ли на них же подкупить следователя? И все будет шито-крыто. Я смотрел на Марининого мужа. Там, в темноте, на улице, я не мог как следует его разглядеть. Но здесь, в комнате, при ярком свете люстры, он был у меня как на ладони. Высокий, плечистый, с гордым, породистым профилем и слегка надменным ртом. Они с Мариной отлично смотрелись рядом – оба красивые, холеные, подтянутые, со вкусом одетые и причесанные.

Поскольку я молчал, он повторил:

– Возьмите, это вам.

– За что?

– Ну как, за что? Вы же понимаете. – Он сделал попытку пристроить конверт прямо мне в руки. Однако я не шевельнулся.

– Пожалуйста, Владимир Петрович. Моя жена должна остаться на свободе.

Весь его вид выражал уверенность в том, что он поступает правильно. Что только так и можно поступать в данном случае.

– Как Марина Владимировна может остаться на свободе, если по ее вине погиб человек?

Он сморщился, как будто съел незрелую сливу. Нетерпеливо закинул одну длинную ногу на другую.

– Давайте мы сейчас не будем обсуждать, кто и как погиб. Я не за этим сюда пришел.

– Понимаю. Вы пришли дать взятку должностному лицу. Верно?

Интересно было наблюдать за его лицом. За тем, как с него клочьями слезают уверенность и надменность. Именно клочьями, как расползаются на небе облака от сильного ветра. Они сползали, обнажая бессильную ярость и страх. Он понял, наконец, что я откровенно издеваюсь над ним, понял и почувствовал себя идиотом.

– Ну зачем вы так… – Голос его, лишенный повелительной интонации, превратился в петушиный юношеский тенорок. – Зачем так буквально. Я же от чистого сердца…

– От чистого сердца нужно было идти к жене Гальперина. Давно нужно было идти. Она кормит детей одними макаронами и считает сосиски. А мне ваши деньги ни к чему.

Я встал, давая понять, что разговор окончен. Он тоже поднялся. Он был на голову выше меня, но в этот момент казался гораздо ниже, может быть, потому, что сильно сутулился. Судорожным, неловким движением он сунул конверт обратно за пазуху.

– Вы еще пожалеете! Я найду на вас управу! Я пожалуюсь вашему начальству!

Все это он произносил сиплым и злым полушепотом, боком пробираясь к двери.

– Зря ругаетесь, – спокойно бросил я ему вслед. – Я ведь могу новое дело завести. О даче взятки.

Дверь оглушительно хлопнула мне в лицо. Я представил себе, как Красников нервным, широким шагом пересекает двор, садится за руль своего автомобиля, отчаянно крутит стартер, на скорости с визгом выезжает из двора и звонит Марине.

Она, наверное, сидит дома и ждет его. Волнуется. Ведь он обещал, что все устроит наилучшим образом. Она верит ему. Верит, что он самый умный и сильный и всегда знает, как правильно поступить. Сама-то она понимает, что виновата. Я это отлично разглядел. В глубине души она себя казнит гораздо больше, нежели это сделаю я или суд. Он, Красников, ворвется в квартиру, как ураган, будет кричать, обзывать меня самыми бранными словами. Она станет его успокаивать, говорить, чтобы он не нервничал, усадит за стол, накормит вкусным ужином, и он скиснет и потухнет. Потом они лягут спать, и он совсем успокоится, будет вдыхать нежный аромат ее прекрасного молодого тела, трогать его со всех сторон, наслаждаться…

Я так ясно нарисовал себе эту картинку Марининого вечера, словно видел ее на самом деле…