Генетический дефект

Он автоматически переписал цифры в подготовленную табличку и так же, автоматически, перешел к пятому отчету и заполнил еще одну колонку.

В горле у Матью пересохло, он, забыв, что выпил стакан воды двадцать минут назад, открыл банку с какой-то жидкостью и залпом опрокинул ее. Он заметил, что она газированная, только в конце, когда поперхнулся газом и закашлялся.

— С каких пор ты пьешь кока-колу? — спросила вошедшая на звук кашля Кэрол.

— Я даже… не об… ратил внимание, что я п… ью, — продолжая кашлять и смахивать слезы, пробухал Матью.

— Что случилось? — Кэрол с трудом сдержала улыбку.

— Не понимаю, — сказал Матью, отойдя от кока-колы.

Он ненавидел газированные напитки и, особенно, эту карамельную дрянь, без которой Кэрол не могла прожить и дня.

— Ничего не понимаю, — повторил он, окончательно успокоившись и прекратив кашлять. — Еще одна загадка потруднее всех остальных. Никогда такого не видел, не слышал, не представлял, что такое возможно.

— Ты что-то нашел?

— Не знаю, надо досмотреть все до конца, может, что-нибудь и прояснится, — Матью двинулся обратно к терминалу.

Он заполнил свою таблицу до конца, ввел ее в компьютер и через минуту рассматривал графики и результаты статистической обработки. Три первые точки никаких вопросов не вызывали, все было привычно. Четвертая давала пик неопределенности и существенный рост NC оценки. При переходе к пятой — две трети неопределенности перешли в NC, достигшей 18 процентов, но самое поразительное, чуть-чуть поползла вверх и положительная, С оценка, она пересекла 70 процентов и почти достигла 71. Все остальные точки с хорошей корреляцией ложились на прямые линии. Однако, эти линии шли вверх, вместо того чтобы идти вниз, как это было всегда. Картина получалась прямо противоположной всем известным опытам и теориям — вместо постоянного нарастания мутаций процесс шел в обратном порядке: сначала очень быстрые и множественные мутации, которые потом почему-то исчезали.

Казалось, что организм восстанавливается, избавляется от вреда, нанесенного АД-2000.

— Но почему? — спрашивал себя Матью снова и снова, — почему в лабораторных экспериментах никогда не было ничего похожего, даже намека на такую динамику развития событий.

В инкубаторах воспроизводились все условия. Изобретатель впервые в истории получил Нобелевскую премию не за фундаментальные исследования, а за техническое устройство. Чем же, черт возьми, отличался этот реальный, не лабораторный эксперимент от стерильных условий инкубатора?

Дверь открылась, и в кабинет вошла Кэрол. И тут Матью осенила очень простая мысль — Кэрол!! Реальная мать — вот чего не мог заменить никакой инкубатор!

Никогда ни один эксперимент не ставился ни на людях, ни на животных, с этим было строго. В инкубаторах тоже были человеческие зародыши, чему противодействовали все, кому не лень, но оплодотворение происходило в лаборатории, а дальнейшее развитие — в инкубаторе, не было никакой связи с реальной биологической матерью.

Судьбе было угодно, что Говард стал первым реальным, а не инкубаторским ребенком, на котором поставили этот варварский эксперимент. Выходило так, что именно эта связь, пуповина, соединяющая два организма, и играла главную роль при внешнем воздействии. Наследственные генетические нарушения организм матери не распознавал, они были “свои”, результаты анализов на протяжении всей беременности, протекающей нормально, были постоянными, а вот с чужеродным влиянием организм боролся.

Теперь Матью со всей отчетливостью восстановил картину происшедшего. Кэрол отравилась и получила АД-2000 — антидот очень сильный, который выбрасывает из организма все чужое. Но на шестой — седьмой неделе появляется ранний токсикоз, организм еще не привык к ребенку, он только перестраивается, и АД-2000 начинает бороться и с ними, поэтому на графике явно виден массированный удар. Ребенок чудом остался жив, и с четвертого месяца организм матери пытался восстановить все нарушения, как бы зализывал раны, просил прощения, что только недавно хотел отторгнуть его. Помешало время, протянись беременность еще два — три месяца, и результат мог бы быть совсем другим. Знать бы все это месяц назад, и еще месяц можно было потянуть — есть средства, а потом можно еще что-нибудь придумать. Это бы дало Говарду шанс. И еще Матью понял, что тест “ шесть недель”, считавшийся абсолютно надежной оценкой, давал только наследственную картину, которая могла в корне измениться при сильном токсикозе.

* * *

— Уф, — облегченно выдохнул Поль после разговора с Уайтом, — слава Богу, есть еще 24 часа — что-нибудь придумаем.

— А теперь что? — спросил Сэм. — Вернемся к Фрэнки?

— Подожди пока, ты ему два диска выдал? — Пускай разбирается. Директор BGTI — отнюдь не осел, и советников у него хватает, поймать его за руку будет трудно.