Генетика для тех, кого окружают рептилоиды

Пример этот расистский и достоин всяческого осуждения, поскольку, во-первых, расизм – дело плохое, во-вторых, цвет кожи не является благоприятным или неблагоприятным признаком, а в-третьих, с какого, простите, перепугу, туземцы позволили бы чужаку, совершенно незнакомому с их укладом и условиями жизни, стать правителем? Скорее они съели бы его с соблюдением всех положенных ритуалов. Но Генри Дженкин был британцем, жившим в ХIХ веке, когда взгляды были иными, не такими, как сейчас, и примеры приводил, соответствовавшие его мировоззрению.

Но суть не в цвете кожи и неуклюжей надуманности примера, а в поглощении признака как таковом.

Один в поле не воин.

Один-единственный признак не способен изменить ситуацию в популяции.

Дженкин считал, что полезный признак мог сохраниться лишь в том случае, если он возникал одновременно в короткий промежуток времени (то есть в одном поколении) у большого числа особей. Но в таком случае дарвиновская идея случайной изменчивости теряла смысл.

Критика Дженкина была абсолютно справедливой и выглядела на тот момент (вторая половина ХIХ века) абсолютно логичной. Биологи XIX века считали, что при зачатии наследственный материал отца количественно смешивается с наследственным материалом матери (теория слитной наследственности) и наследственность потомка представляет собой «среднее арифметическое» наследственного материала отца и матери.

Дарвин, придерживавшийся теории слитной наследственности, критику Дженкина опровергнуть не смог и назвал ее своим кошмаром – «кошмаром Дженкина». Под этим названием нападки Дженкина на Дарвина вошли в историю.

Ни Дарвин, ни Дженкин не приняли во внимание эксперименты Грегора Менделя, в ходе которых была доказана дискретность наследственного кода – передача признаков по наследству в отдельности. Впрочем, Дженкин мог вообще не знать о Менделе и его экспериментах. Дарвин-то читал труд Менделя, но значения ему не придавал.

В результате массовой и обоснованной (обоснованной, заметьте!) критики в конце XIX – начале XX века наступил кризис дарвиновского учения, который английский биолог Джулиан Хаксли метко окрестил затмением дарвинизма. Сам Дарвин тоже свою лепту в свой же кризис. Он внес в шестое издание «Происхождения видов» ряд изменений, противоречивших его прежним взглядам. Критики стало меньше, но и логики в учении тоже стало меньше.

Не отрицание, обратите внимание, а кризис! Речь шла не о смерти дарвинизма, а о затмении. Подавляющее большинство биологов принимало дарвиновскую концепцию эволюции, но мало было тех, кто считал естественный отбор ее главной движущей силой. Да, все живое развивается, но вот как оно развивается, этого никто точно объяснить не может…

Объяснить пытались с различных позиций.

Одни ученые воскресили ламаркизм, признав наследование приобретенных признаков. Все особи в популяции стремятся к одному и тому же одними и теми же путями, поскольку находятся в схожих условиях. Они массово, большинством особей, «упражняют» свои органы, приобретают в течение жизни полезные признаки и также массово передают их потомству. Никакого «болота» при таком положении дел существовать не может, поскольку полезные признаки появляются не у единиц, а у большинства.

Другие вооружились концепцией ортогенеза, согласно которой развитие всего живого идет по заранее предначертанному природой пути и от внешних условий не зависит. Живые организмы не приспосабливаются к среде обитания, а делают то, что велит им природа. Во всем существует порядок. И точка!

Кстати говоря, «поправки», внесенные Дарвином в его учение под влиянием критиков, представляли собой смесь ламаркизма с ортогенетизмом.

Третьи, например как уже упоминавшиеся Сергей Коржинский и Хуго де Фриз, были сторонниками не полной предопределенности развития всего живого, а его абсолютной случайности. Мутации происходят случайно. Никакого порядка не существует, развитием управляет Хаос, то есть – никто им не управляет и не может управлять.

Синтетическая теория эволюции, устранившая все «необъяснимые» противоречия дарвиновского учения и вернувшая эволюцию на рельсы естественного отбора, образовалась в результате слияния классического дарвинизма с популяционной генетикой, сформировавшейся в начале ХХ века.

Образно говоря, популяционная генетика подвела научный фундамент под эволюционное учение Дарвина и восстановила в правах естественный отбор, вернув ему высокое звание движущего механизма эволюции.

Кстати, обратите внимание вот на такой эволюционный «парадокс» – естественный отбор идет по фенотипам, но отбираются в результате его генотипы. Такие вот дела.