Генетика для тех, кого окружают рептилоиды

Название этой главы может показаться странным: что за «теле» такое, которое не надо гнать? Телефон? Телевизор? Телепатия? Телеграмма?

Нет, речь у нас в этой главе пойдет о телего`нии,[54] биологической концепции, существовавшей в XIX веке и первой половине века ХХ. Кое-кто верит в эту концепцию и сейчас, несмотря на то, что она давно опровергнута и отвергнута. Но, как говорится, если человеку хочется во что-то верить, то он будет в это верить, сколько его ни разубеждай и сколько кольев у него на голове не обтесывай (согласитесь, что у некоторых народных присказок-поговорок совершенно жуткая подоплека, верно?).

Опять же – телегония признавалась в Советском Союзе в сороковых-пятидесятых годах прошлого века, в пору гонений на генетиков и отрицания генетики как науки. А любая концепция, признанная на государственном уровне, укореняется в народной памяти надолго. Особенно, если она имеет широкое практическое применение и понятное объяснение. Вдобавок в наше время стало модным «опровергать» давно доказанные истины, вроде той, что наша Земля круглая, и реанимировать давно похороненные гипотезы. Это же так увлекательно – перетряхнуть багаж научных знаний, накопленных человечеством, белое назвать черным, а черное – белым, блеснуть умом во всей его ослепительной остроте… Вот и блещут до рези в глазах.

Но вернемся к нашей телегонии.

С биологической точки зрения (исключительно с биологической, не спешите возражать и опровергать!) смысл существования любого организма заключается в том, чтобы произвести потомство. Для людей этот аспект тоже очень важен, хотя далеко не все люди считают, что живут они в первую очередь воспроизводства ради. Некоторые так вообще сознательно не хотят иметь детей. Но большинство – хочет. И половину из этого большинства составляют отцы. А каждому отцу хочется, чтобы его ребенок был похож на него, а не на соседа или какого-то еще постороннего добра молодца…

Вот тут-то впору вспомнить о телегонии.

Телегония – это концепция или, если хотите – гипотеза, согласно которой спаривание с предшествующими сексуальными партнерами, а особенно – с самым первым из них, существенно сказывается на наследственных признаках потомства женской особи, полученного в результате спаривания с последующими партнерами.

Трудновато для понимания?

Тогда скажем проще – каждый сексуальный партнер, и прежде всего – самый первый, оставляет в женщине часть своих генов, которые она передаст своим детям. Было у женщины, к примеру, десять партнеров, от которых она не собиралась иметь детей, а просто занималась с ними сексом. Потом в ее жизни появился одиннадцатый партнер, от которого она забеременела. Только вот какая закавыка получилась – ребенок не столько оказался похож на своего папашу номер одиннадцать, сколько на всех предыдущих кавалеров мамаши. Скопом, то есть оптом. От одного цвет волос унаследовал, от другого – оттопыренные уши, от третьего – цвет глаз… Счастливый отец в ярости, несчастная мать в шоке – ну как такое могло получиться?!! Семейное счастье на грани развала…

А ведь еще старина Аристотель предупреждал, что жениться следует только на девственницах и потомство заводить с ними же. Чтобы будущая мать прежде ни с кем ни-ни и ни жу-жу! Только в этом случае можно надеяться на то, что сын или дочь уродятся в отца, а не в проезжа молодца и не в соседа-подлеца.

Если честно, то знаменитый древнегреческий философ Аристотель, ученик не менее знаменитого Платона и воспитатель суперзнаменитого Александра Македонского, насчет женитьбы никаких советов не давал. Во всяком случае, свидетельств этому не сохранилось. Возможно, что для мыслителя подобного уровня эта тема была мелковатой и чересчур приземленной. Просто среди множества предположений, выдвинутых Аристотелем, было и предположение о том, что признаки наследуются не только от пары родителей, но и от других самцов, с которыми мать имела половую связь (или, как вариант, от которых мать имела предыдущие беременности).

Ну, показалось однажды Аристотелю, будто один жеребенок не столько похож на своего биологического родителя, сколько на других жеребцов из конюшни. Он задумался – и породил гипотезу. Но, ясное дело, ничем ее не доказал. В четвертом веке до нашей эры не было средств для подобных доказательств. Да и сам Аристотель на этой гипотезе особо не зацикливался. Высказал – и забыл. Даже названия ей не придумал. У него, гения древнегреческого, этих гипотез было в день по дюжине, ученики записывать не успевали.

Название в ХIХ веке придумал немецкий зоолог и эволюционист Фридрих Вейсман. ХIХ век можно назвать веком расцвета телегонии, когда аристотелевскую гипотезу пытались научно обосновать… И едва не обосновали (шутка). Чего стоит одна только кобыла лорда Мортона, удостоившаяся внимания самого Чарльза Дарвина.