Генетика этики и эстетики

Как философ >и историк, Толстой очень детально доказывает бессмысленность и невыполнимость приказа Наполеона — диспозицию Бородинского поля. Но приказы Наполеона, как и любой замысел, разумеется, в чистом виде невыполнимы — однако они направлены на то, чтобы сосредоточить основную массу артиллерии на решающем участке, от которого русские не могли отступить, не проиграв сражения. Художник это видит. «Главное действие Бородинского сражения произошло на пространстве 1000 сажен между Бородиным и флешами Багратиона (вне этого пространства с одной стороны была сделана в половине дня демонстрация кавалерией Уварова, с другой стороны, за Утицей, было столкновение Понятовского с Тучковым; но это были два отдельные и слабые действия в сравнении с тем, что происходило в середине поля сражения)».

Что же происходит не на редуте Раевского, не в решающем месте, а хоть поблизости? Художник это видит: «Полк князя Андрея был в резервах, которые до 2-го часа стояли позади Семеновского, в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более 200 человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и Курганною батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно-сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.

Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей».

Смертельно ранен князь Андрей. Избиение продолжается и дальше. И это не в центре, куда бьет большая часть 587 французских орудий, тогда как основная часть 640 орудий русской армии совсем в стороне.

Но русские стояли. «Курганная батарея, батарея Раевского, у французов La grande redoute... место, вокруг которого положены десятки тысяч людей и которое французы считали важнейшим пунктом позиции». Так упоминает об этом Толстой. Но ведь это значит, что Наполеон правильно выбрал место, которое русские будут удерживать всеми силами и где они должны будут подставить себя под концентрированный огонь артиллерии! «...Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора 200 орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят. — Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, — сказал адъютант.

— Им еще хочется, — сказал Наполеон охриплым голосом. — ...еще хочется, ну и задайте им».

Но русские стоят.

Почему? Есть и другая правда — Кутузов, которую Толстой хочет видеть зорче. В ответ на донесение Вольцогена: «Все пункты нашей позиции в руках неприятеля и отбить нечем, потому что войск нет, они бегут и нет возможности остановить их», — Кутузов взрывается и кричит на него («Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге...») и далее: «Кайсаров! — крикнул Кутузов своего адъютанта. — Садись, пиши приказ на завтрашний день. А ты, — он обратился к другому, — поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем».

«И узнав, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услышав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись».

И это великая правда. Но есть и другая правда, которую не мог скрыть, не мог не видеть Толстой — итог сражения.

«...Все войска русских были разбиты, не было ни одной части войска, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска... французам в сознании того, что они завладели частью поля сражения, что они потеряли только одну четверть людей и что у них есть двадцатитысячная, нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие (окончательно выиграть бой). В чем дело? Не один Наполеон... но все генералы, все... солдаты французской армии... испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом,, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения».

И далее: «... вдвое слабейшее русское войско». И снова в ч. III, IV, в кутузовском штабе: «Но в тот же вечер, и на другой день стали одно за другим приходить известия о потерях неслыханных, о потере половины войска».

Толстой как художник обманывать ни себя, ни других не может. Суть: благодаря огромной концентрации наполеоновского артиллерийского огня на решающем участке обороняющиеся русские потеряли половину войска (и слова половину войска художник дважды повторяет курсивом), а наступавшие французы — четверть войска, это при равной численности войск и при численном превосходстве русской артиллерии, при необычайно опытном, идейном и авторитетном вожде — гениальном Кутузове[ 6 ]. Так правдивыми штрихами художник Толстой сам разрушает свою философскую концепцию о ничтожестве Наполеона. Еще один штрих. Бородинское сражение уже почти выиграно, надо двинуть гвардию. Наполеон этого не делает — и это считается промахом. «За 800 лье от Франции я не могу дать разгромить свою гвардию».