Генезис и структура квалитативизма Аристотеля

Представления о качествах математических предметов как особом виде качественных определений не были подробно развиты Аристотелем. Поскольку качество в этих представлениях задается как форма в рамках онтологического учения, постольку данные представления входят в состав введенного нами метафизико-эйдетического типа квалитативизма[19]. Действительно, качество в плане характеристики математических предметов примыкает к качеству как видовому отличию сущности и противопоставляется в этом плане физическим качествам. Статус математических качеств и статус физических качеств, по Аристотелю, глубоко различен: в логической иерархии («по определению») математические качества или качества математических предметов стоят выше, чем физические качества, однако в онтологической иерархии («по бытию») физические качества превосходят математические. Принимая это во внимание, мы хотим подчеркнуть, что в достаточно подвижной терминологии Аристотеля «бескачественное» означает отрицание не качеств вообще, а только физических качеств, несущих наибольшую онтологическую нагрузку, хотя и менее совершенных в формальном или логическом плане.

Историки и методологи науки, описывая некоторые специфические особенности науки, характерные главным образом для Античности, Средних веков и Возрождения, пользуются такими разнородными, но по сути дела близкими терминами, как «качественная физика», «теория качества», «квалитативизм» и «квалитативистские теории». Эти характеристики достаточно неопределенны, так как их позитивное содержание определяется, прежде всего, негативно: они описывают немеханические теории, нематематизированное естествознание. Их неопределенность обусловлена также и различием в самих конкретных исторических явлениях, которые этими терминами обозначаются. В основе всех этих – порой весьма гетерогенных и достаточно разноплановых – явлений лежат аристотелевские представления о качествах, об их месте и функциях в бытии и познании, т. е., говоря несколько неопределенно и широко, его «квалитативизм».

Однако в чрезвычайно богатой литературе, посвященной науке Аристотеля, отсутствует комплексное исследование его квалитативизма, анализирующее это явление как в плане его внутренней структуры, так и в плане объяснения его возникновения или генезиса. Долгое время в мировом аристотелеведении господствовало представление о внутренней системной гомогенности аристотелевского мышления. Считалось, что наследие величайшего философа Античности представляет собой когерентную, лишенную внутренних противоречий и «нестыковок» систему, наделенную цельностью своих теоретических представлений. Универсально охватывающий полноту мироздания интеллектуальный мир Стагирита представал как единая система универсальных понятий и их специализированных применений. Такое представление об Аристотеле было выработано и закреплено в эпоху средневековой схоластики и, несмотря на существенный сдвиг в понимании наследия Стагирита, который произошел в XX веке, сохраняется в известной степени и до настоящего времени. В таком – догматизированном – представлении об Аристотеле исчезли как принципиальный проблематизм его мышления с его поисковым апорийным характером, так и просто внутренние «натяжения» и «напряжения», прождаемые расхождениями между отдельными компонентами его учения. Если у самого Аристотеля развертывание содержания его основных понятий неотделимо от конкретно-предметной проблемной ситуации и от их генезиса в ее контексте, то в его традиционном комментаторском прочтении внутренняя неоднородность, гибкий динамизм его мышления оказывались во многом – если не совершенно – утраченными.

На базе тщательных критико-филологических исследований аристотелевского наследия, приведших, в частности, к нахождению новых текстов и значительному порой уточнению ранее известных, ряд исследователей пришли к пересмотру традиционного взгляда на Аристотеля и к новому пониманию его как мыслителя. Характерно, что сами эти критико-филологические исследования, начатые в XIX веке, воодушевлялись стремлением проникнуть в подлинного Аристотеля, открыть его заново для современной науки. Пробным камнем этого нового понимания явилось отношение к известным и ранее «трудным местам» и противоречиям, содержащимся в Corpus Aristotelicum. Обычно эти «трудности» объяснялись как что-то случайное, вызванное негативными обстоятельствами, такими, как, например, утрата некоторых сочинений Стагирита или разночтения в ходе их комментирования и издания. «Трудности» и «напряжения», возникающие при фиксации расхождений внутри его «системы», считались обусловленными внешней судьбой аристотелевского наследия.